Вечером в лагере у костра Курт делал пометки в своей топографической карте, слушал русские песни под гитару и необыкновенные горные истории.
Старый опытный проводник Мироныч заглянул Курту через плечо и с иронией полюбопытствовал: «А ты, случайно, не шпионишь тут у нас?» Все альпинисты дружно рассмеялись. «Зря вы ржете, придурки!» – Мироныч нахмурился. – «Я в свое время десятку оттянул за здорово живешь, и в штрафбате перед этим три с половиной года, но, правда, благодаря горному братству жив остался». Курт не обиделся, он привык, что здесь его часто местные нежно называли: «Наш фашистик», несмотря на то, что война закончилась уже много лет назад. И для местных это было не ругательством, просто многие считали, что немец, что фашист – одно и то же.
Курт с любопытством спросил: «А что за горное братство?» Мироныч опять нахмурился, окинул всех суровым взглядом: «Надеюсь, среди вас «доброжелателей» нет?». Вся компания обиженно загудела.
– В тридцать пятом году Россия с Германией была взасос. И на Кавказ толпами ринулись немецкие альпинисты. Облазили здесь, можно сказать, каждый бугорок, ну и я заодно с ними. Так сказать, послали на обмен опытом. Был у них один старший группы, тоже, как тебя, Куртом звали, так мы с ним в связке пролезли тут все что можно и не можно.
Тут Мироныч по-доброму ухмыльнулся:
– Однажды в Баксанском ущелье он, бедняга, сорвался. И болтался у меня, как пойманная рыба, на страховке, пока я его тащил. Тяжелый был, бес, но вытащил все же, – он покачал головой и добавил: «К счастью».
Так мы после этого с ним шнапсу немецкого надрались до синих соплей. Он все говорил мне: «Мы, альпинисты, братья во всем мире». А на следующий день опять в горы. И так два месяца лазили, как очумелые, а он тоже вот так все рисовал на бумаге и рисовал.
Когда немецкая дивизия «Эдельвейс» выбила части Красной Армии с Кавказа, приказом Сталина было решено, что каждый отступающий должен был вынести на своих плечах один рюкзак горной породы, что содержит молибден, с рудников города Тырнауса. Стране требовалась эта руда для изготовления брони. К несчастью, немцы наступали быстро, и меня словили возле самого этого Тырнауса с тяжеленным мешком за плечами, как и многих других. Они долго не могли понять, зачем и куда я пру на себе эту тяжесть. Тогда не понимал этого и я, а объяснить им ничего не мог, хоть запытай насмерть. Ну зачем лейтенанту Красной Армии рюкзак с камнями?
Мы, то есть все пленные, сидели в огромном сарае, где раньше размещалась колхозная конюшня и на допрос нас выводили по одному, но страшней всего было то, что из тех, кого вызвали, назад никто не возвращался. Ну, думаю, все, хана пришла. Повели и меня. Что говорить, струхнул порядком, но держался молодцом, готовясь умереть за Советскую власть, век бы ей не бывать», – Мироныч горестно сплюнул и продолжил: «Смотрю, за столом, весь такой напомаженный, чистенький, сидит майор. Пригляделся, а это – батюшки-светы – мой Курт! Он, как меня увидел, весь расплылся в улыбке, поднялся, что-то сказал сидящим рядом офицерам, подошел ко мне и три раза по-нашему, по-русски расцеловал. Я аж обалдел от такого приема и даже не знал, как реагировать. Потом ко мне подошли остальные, и каждый пожал мне руку. На столе появился шнапс, не наша копченая колбаска, и вместо допроса эти «эдельвейсники» стали со мной разные восхождения вспоминать: на Памире, где и мне приходилось бывать, на Кавказе и во многих разных других местах, о которых я только в книжках читал.
Я-то говорю с ними, а сам все думаю: поговорят-поговорят и кокнут потом. Когда я был от шнапсу уже совсем тепленький, и храбрости во мне поприбавилось, я спросил: «Что вы со мной делать хотите?» Курт даже как-то обиделся, говорит: «Будешь проводником у нас работать, тебе будут платить». Предложение, конечно, хорошее, если выбирать между жизнью и смертью, но и предателем родины своей уж больно быть не хотелось.
Посидели еще немного, еще выпили, набрался я духу и опять спросил: «А если я откажусь?» Честно скажу, спросил, и мне жутко сделалось, что они ответят. «Да ничего, выпьем еще немного, и иди на все четыре стороны».
Так оно и получилось – выпили мы еще, расцеловались, и подвезли они меня на машине поближе к линии фронта, да какой там линии, просто поближе к нашим», – и Мироныч замолчал.
«Ну, а дальше что?» – спросили притихшие ребята. «А дальше меня встретили мои братья-славяне и вкатили мне за эту историю штрафбат, а потом еще и десятку, как на сладкое, вроде бы я врагам карты помогал составлять в свое время. Вот такая история, так что, Курт, перестань шпионить», – напоследок пошутил Мироныч.
Но нам смеяться почему-то совсем не хотелось.
Стремительно приближался Новый год, и я изо всех сил пытался найти профессиональных актеров или просто любителей подзаработать в праздничную ночь на роль Деда Мороза и Снегурочки. Но все «волшебники» были уже давно ангажированы моими конкурентами. Отчаявшись, я купил рекламную газету, в которой некая театральная студия предлагала свои услуги, и набрал номер телефона. Через час эффектная особа в шубе из соболя уже сидела в моем кабинете, и мы обсуждали подробности, связанные с подарками для гостей моего ресторана в новогоднюю ночь и местом для переодевания актеров. Договорились, что в десять вечера они порадуют моих гостей небольшим представлением. Дама протянула мне чек на предварительную оплату и, рассыпавшись в комплиментах друг другу по поводу приятного знакомства, мы расстались.
Вечером тридцать первого, в половине одиннадцатого, в моей квартире раздался звонок. Это был мой коллега Ренар: «Володя, Деда Мороза нет! И все бы ничего, но тут сидит один мальчишка из нашей гостиницы и очень его ждет!» Я десятки раз набирал номер телефона этой особы в шубе, но трубка отвечала мне только длинными гудками.
Поезд незаметно тронулся. Вася уткнулся лбом в стекло, наблюдая, как люди на перроне махали руками, провожая близких. Казалось, что они машут ему тоже, и он с удовольствием махал им в ответ. Его мама, улыбаясь, смотрела и не говорила ни слова, оставляя сына в приятном заблуждении. Сколько у него в тот день было радости – ведь они ехали в Ригу праздновать Новый год! Ему было всего восемь лет. К сожалению, он очень отличался от своих сверстников: его ноги не хотели правильно ходить, не всегда слушались руки, и диагноз, который поставили врачи, был неутешительным, поэтому каждый год три летних месяца он проводил в Евпатории, где врачи колдовали над его немощным телом, а мать всегда была рядом. Но в тот день он ехал не лечиться, он ехал на праздник! Тем более что ему сказали, что там, в Риге, он встретится с настоящим Дедом Морозом, а это уже было чудо.
Ночью он не мог спать, все время представляя себе этого зимнего волшебника с белой бородой, а рядом с ним прекрасную Снегурочку. Только за полночь его убаюкал монотонный стук колес, а разбудил бодрый голос проводницы: «Доброе утро! Чай будете?» Как же это вкусно – утром в поезде чай с хрустящим квадратным печеньем! Он отхлебывал горячий чай, стараясь не отрывать стакан от маленького столика, чтобы не пролить, смотрел в окно, за которым совсем не по-зимнему не было снега, и ждал, когда же он увидит Ригу. Наконец за окном появились какие-то строения, и вскоре поезд уже бежал через город. Народ стал собираться, стуча сдергиваемыми с полок чемоданами и раздвижными дверьми купе.