Вдали вспыхивает маяк, ободряя меня и предупреждая далёкие корабли. Понемногу ветер начал меня побеждать, забираясь под куртку и даже каким-то образом в штанины; концы пальцев совсем онемели от холода, не помогли даже тёплые перчатки, а бедный нос, исполняя роль флюгера, уже сам поворачивал к дому. Последние метры перед домом я уже бежал бегом, и ветер с треском захлопнул за мной дверь, как бы говоря: «И больше не высовывайся». Мысленно я пообещал этого не делать.
В доме было тепло и тихо, тут не завывал промозглый ветер, и тонкий аромат давно заваренного и уже остывшего чая висел в воздухе, возбуждая желание согреться этим спасительным напитком. И не успел я зажечь на кухне газ, как опять раздался знакомый голос: «Да, чайку бы сейчас не мешало, что-то я замёрз на этом ветродуе». Во мне от неожиданности всё вздрогнуло, и я замер с зажжённой спичкой в руке. Мне казалось, что стоит мне обернуться, и я увижу, кто со мной разговаривает, но все мои попытки были безуспешны – я крутился как юла вокруг своей оси, но никого, увы, не увидел. Потом, взяв себя в руки, я спросил: «Ты что, был со мной на море?» – обращаясь к невидимому гостю. «Да, был, а ты что, меня не заметил?» – и опять, как в первый раз, стал весело смеяться. «Ишь, какой смешливый», – подумал я про себя. – «Ходит за мной по пятам».
Над чашками тонкой струйкой поднимался пар, одна чашка была предназначена для моего ночного невидимого гостя, вторая для меня. Я сидел на своём любимом месте за столом возле окна, рядом с плитой, а чашку для своего гостя я поставил на другом конце стола, напротив себя. Чай был ароматный, и три ложки сахару сделали его вкусным и сладким. Я медленно его потягивал через край чашки, немного обжигая губы, но мне всегда доставляло удовольствие пить очень горячий чай.
Когда я путешествовал в поисках пришельцев из других миров по далёкой тайге, тёмными морозными ночами мы отогревались таким вот горячим сладким чаем; наши обожжённые губы с удовольствием тянули кипяток, согревая всё внутри, даже на сердце становилось намного теплее. Мы вспоминали далёкий родной дом, и никакой мороз нам был не страшен. Я с детства не любил кашу, а там, далеко, у пылающего костра, среди бесконечной тайги, наворачивал её за обе щёки, и не надо было меня упрашивать, а потом мы опять разогревали в походном котелке чай, и начинались долгие истории и рассказы, от которых тоже становится теплей.
И тут я увидел, что напротив меня за столом кто-то сидит; сквозь его прозрачную фигуру я видел дверной шкаф, холодильник и спинку стула, на котором он сидел, но я точно разглядел, что это был мальчишка. На нём, кроме смешных трусов до самых колен, больше ничего не было, но и не было заметно, что ему холодно. И я торжественно объявил: «Я тебя вижу, и ты совсем ещё маленький, но скажи мне, кто ты и откуда?» Малыш положил руки на стол, положил их одна на другую, как на школьную парту, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я пришёл к тебе из своего сна – мне очень хотелось узнать, кем я буду, когда вырасту». Мне стало не по себе: напротив меня сидел я сам, но лет на тридцать моложе. Эти прозрачные очертания даже отдалённо не напоминали мою нынешнюю фигуру, но мне были так знакомы эти острые коленки, торчащие рёбра и вихрастая голова с большими ушами, ну и, конечно, глаза, любопытные и стреляющие взглядом из стороны в сторону. Он то рассматривал электрический чайник (который не работал уже целую неделю), то смотрел на кухонную люстру с неподдельным удивлением, потом произнёс: «Если расскажу ребятам – ни за что не поверят, скажут, что я, как всегда, вру», – и посмотрел на меня с просящим выражением, чтобы я как-нибудь это подтвердил. Но он был неглупым малым и быстро понял, что это невозможно – ведь это был просто сон. Малыш посмотрел в темень через окно и, указав пальцем по направлению к морю, сказал: «А тут рядом наша дача». Я, соглашаясь, кивнул, но не стал его расстраивать, рассказывая, что там уже много лет живут другие люди. И каждый раз, когда я иду гулять на море с собакой, всегда вспоминаю, как бегал вот таким малышом по дюнам или поздно вечером забирался на крышу маленького дачного домика и, затаив дыхание, смотрел на небо, усыпанное звёздами. Мне было так интересно, кто там, далеко, живёт и почему они не прилетают ко мне, ведь я их так жду, чтобы они взяли меня с собой, показали другие миры и рассказали по секрету что-то очень важное для Земли, и я бы спас весь мир от страшной опасности. Но, к сожалению, люди не могут читать мысли друг друга, и соседи по даче считали меня просто страшным шалопаем, за которым надо обязательно следить, чтобы он чего-нибудь не натворил.
Этот малыш из моего детства даже и знать ещё не может, что многие и сегодня считают меня довольно странным и необычным, но сейчас мне это даже немного льстит – всё-таки не такой, как все. «Слушай, а что это за двое мальчишек спят у тебя в комнате?» – спросил мой маленький гость. Мне стало так смешно – он спросил о своих будущих детях, о которых ему сейчас ещё и думать рано, но я сказал ему, кто они. Как он обрадовался и стал просить меня, чтобы я их разбудил; ему хотелось немного с ними поболтать, но я его убедил, что этого делать нельзя, потому что, может быть, они как раз сейчас тоже во сне узнают, кем они станут, когда вырастут. Он немного расстроился, но уже через минуту снова спросил меня: «Как ты думаешь, когда я проснусь, я вспомню, что был у тебя в гостях?» Я с сомнением покачал головой и ответил: «Ведь я же не помню». «Да, ты знаешь, вот иногда приснится – и всё-всё помнишь: как прыгаешь, отталкиваясь от земли, до самых небес, или сидишь на карнизе шестиэтажного дома, и ни капельки не страшно», – и он с сожалением улыбнулся. «А иногда утром проснусь – и ничего не помню. Слушай, а может, я к тебе уже приходил?» Я отрицательно покачал головой: «Нет, это в первый раз».
В это время из спальни вышла моя жена, зашла на кухню, странно на меня посмотрела и сказала: «Ты чего не спишь, сидишь тут, чего-то бормочешь… Иди ложись». Но спросонья не смогла разглядеть моего маленького гостя, а может, видеть его мог только я. А он так настороженно смотрел на нее, и когда она ушла, спросил: «Слушай, а что это за рыжая тётка?» – кивнув головой в сторону спальни. «Знаешь, это моя жена, но ты не думай, она добрая, просто она совсем сонная», – постарался я его успокоить. Но он так насупился, и смотрел на меня явно недружелюбно, а потом, собравшись, спросил: «А как же Ритка, как ты мог её бросить?»
И тут я вспомнил самую первую симпатию моей жизни. Это была моя соседка по даче, стройная весёлая девчонка. Она мне нравилась больше всех девчонок на свете, а когда мы с ней в кустах первый раз в жизни поцеловались, для меня перевернулся весь мир, и я представлял её своей будущей женой. Мы с ней мечтали о том далёком времени, когда мы вырастем, и у нас будет много детей; но это были просто детские мечты, которые рассеялись, как утренний туман. Но как я мог объяснить это мечтателю, фантазёру, которому было только двенадцать лет, и для него лучше неё не было девчонки на всём свете?
И всё-таки я ему сказал: «Понимаешь, она, когда выросла, встретила другого мужчину, и у них сейчас тоже есть дети, правда, две девчонки, а не мальчишки, как у меня, ну а я, разумеется, встретил другую девушку, мы с ней друг друга полюбили и поженились. Ты не расстраивайся, мы с Риткой дружим и иногда семьями встречаемся». Малыш пожал плечами и сказал: «Не знаю, мы с Риткой никогда бы не расстались». В кухне повисло молчание, мой гость, видно, на меня обиделся и не хотел со мной разговаривать, уж я-то его хорошо знаю: если что не по нему, вот так замкнётся – и всё, отец даже не мог напугать ремнём. Но я знал и его слабые стороны – он ужасно любил истории о путешествиях, и я как бы невзначай сказал: «А знаешь, я на Камчатке был, лазил по вулканам, летал там на вертолёте, а медведей там столько видел, что ты даже представить себе не можешь, их там так много, как кошек у нас во дворе было». Он весь преобразился, его глазёнки засверкали, и он сказал: «Врёшь, наверное». – «Не вру, зуб даю», – и я щёлкнул ногтем по зубу. «Вот здорово! Значит, и я там побываю», – и просительно добавил: «Ты главное побольше езди, это же так интересно!» Но потом почему-то опять насупился и замолчал, и у него было такое выражение лица, как будто он хочет о чем-то спросить и боится, я это заметил и попросил его сам: «Ты можешь меня спрашивать о чём хочешь, давай». Он ещё долго собирался, а потом наконец спросил: «Это самое главное, зачем я к тебе пришёл… Скажи мне, ты стал космонавтом?» – и его глаза с надеждой смотрели на меня, ожидая, что же я отвечу.