– Проверь начало месяца. Ищи регулярные платежи, – предложил Мориц.
Квартплата, счета за телефон и мобильный, проездные, карманные деньги для Морица и Софии, оплата коммунальных услуг, выплаты по страховке, накопительные счета, ежемесячная оплата уроков игры на гитаре (для Софии), оплата секции бадминтона (для Морица). Два абонемента на газеты. Оплата кабельного телевидения. Абонемент в бассейн. Абонемент в театр.
– Ох, сколько ж мы тратим-то в месяц, – пробормотала София. Но больше ничто не привлекло ее внимания. – А ты? Нарыл что-нибудь?
Брат покачал головой.
– Глупая была идея. Пойду спать. – София зевнула.
– Ты дура, что ли? Мы же только начали.
– Из этих бумаг вообще ничего не выудишь. А если отец что-то и скрывал, то не стал бы подшивать это в папку и ставить на полку.
– А кто сказал, что он что-то скрывает? Может, просто есть какой-то аспект его жизни, о котором нам не известно, но это важно.
– Ну, на этой полке я точно ничего не найду.
– А вот там, в шкафу? – Мориц указал на высокий шкаф у двери. – Там смотрела?
София открыла дверцу шкафа и застонала. Папками были уставлены все пять полок.
– Чтобы все это просмотреть, мне целая неделя понадобится.
Поднявшись, Мориц подошел к сестре.
– Сверху папки со всякой ерундой из клиники. Это нас не интересует. Внизу… Автомобиль, сад, газеты. Тоже не важно.
– Гляди-ка! – Она достала папку с маркировкой «София». – Ух ты! Он подшил все протоколы родительских собраний с первого класса. И все письма от классной руководительницы. И список учеников.
– И у меня такое есть. – Ее брат указал на папку с надписью «Мориц». – Смотри, а вот папка «Личное».
София достала папку с нижней полки.
– Звучит многообещающе, – хмыкнул Мориц.
Она положила папку на стол. Мориц заглядывал ей через плечо.
– Тоже не то, – разочарованно протянула София.
Копии свидетельств о рождении, детские рисунки, открытки с приглашениями на день рождения, крещение и конфирмацию. Похвальные грамоты за достижения в спорте (Морица) и свидетельства об участии в состязаниях (Софии).
– Ничего.
София уже хотела вернуть папку на место, но в последний момент Мориц ее остановил:
– Стой! Подожди!
– Что?
Он указал на бумажку, прикрепленную к последнему файлу: «Остальное».
София опять зевнула. Был почти час ночи, отец неизвестно куда запропастился – может, влип в какие-то неприятности, а может, просто загулял или у друзей остался. Девочке казалось, что она занимается какой-то чепухой.
Мориц заглянул в файл. Там лежал один-единственный документ.
– Это еще что такое?! – удивленно пробормотал парень.
София распахнула глаза от изумления.
Там лежало свидетельство о разводе Йохена Ротэ и Биргит Ротэ, урожденной Пройсс, датированное 12 марта 1988 года.
– Папа уже был женат, – прошептала София. – А я и не знала.
Мориц потрясенно посмотрел на сестру.
– Почему он нам ничего не рассказывал? Или Сабина? Она-то знала?
Но София ничего не ответила. Она с ужасом читала следующий абзац в документе.
«Дети: Филипп Даниэль Ротэ, дата рождения – 19 января 1987 года». Мать получила полную опеку над ребенком, до судебного решения по этому вопросу отцу запрещено было навещать сына.
– Филипп Даниэль Ротэ, – тихо произнесла София. – У нас есть брат.
«Если становится совсем плохо, нужно расстаться ненадолго», – сказала госпожа Пассвальд отцу. Это я понимаю. Папа тоже расстался с мамой, когда стало совсем плохо. «Это не навсегда», – говорил он. Вот и женщина из службы защиты детей тоже так считает. Но папа говорил это два года назад. И мама уже не в дурдоме. Она теперь в «учреждении для проживания с уходом». Мудреное название, звучит лучше, чем «дурдом». Однако на самом деле это почти одно и то же. Там даже хуже. Потому что до людей в таких учреждениях никому нет дела. Им там есть где жить и чем питаться, а когда они хотят пройтись по магазинам, с ними идет санитар, чтобы они не заблудились по дороге в супермаркет или не потеряли деньги. Вечером санитар выключает свет, а утром раздвигает шторы, потому что психи даже с этим справиться не могут. Мне теперь можно навещать маму. «Приходи, когда захочешь, – сказала госпожа Пассвальд. – Мама радуется, когда ты приходишь». Но это неправда. Она не радуется. Она всегда выглядит одинаково. Она даже со мной не разговаривает. То есть она разговаривает, но так, будто не знает меня. Однажды она даже перепутала меня с отцом и стала вопить: мол, не даст себя избивать.
«Она радуется, – говорит госпожа Пассвальд. – Она просто не может этого показать. Но твои визиты для нее полезны». Я спрашиваю, что же тут полезного, если она думает, будто я собираюсь ее избить. Но мне все равно. Я больше не хочу туда ходить. Отцу так даже лучше. Но теперь он вообще ни на что не влияет – после каникул я поеду в интернат. «Там будут мальчики твоего возраста, – говорит госпожа Пассвальд. – Тебе там понравится». На самом деле она имеет в виду: «Там никто не станет избивать тебя до полусмерти за то, что ты не поставил чашку в посудомоечную машину или не вынес мусор. Или за то, что ты просто существуешь. Или за то, что ты получил письмо».
Мне написал папа: «Мой милый Малыш, я по тебе соскучился. Надеюсь, у тебя все хорошо. Наверное, ты уже вырос метров на пять с тех пор, как мы в последний раз виделись, и теперь сможешь плюнуть мне на голову. Напиши мне или нарисуй что-нибудь. Я буду очень рад. Папа».
Ни слова о том, что я могу приехать к нему в гости. Может быть, у него нет времени. Для него время летит. Для меня – нет. И я не вырос на пять метров. Я вообще почти не вырос.
В общем, отец нашел письмо, хотя я спрятал его в матрасе. Вышел из себя, толкнул меня, и я ударился о батарею. Сотрясение мозга, два сломанных ребра, больница. Такие дела. Он разревелся. А я нет. Я больше не плачу. Госпожа Пассвальд говорит, что отцу нужна помощь психотерапевта. Может, он тогда с мамой в дурке поселится, ха-ха.
Филипп остановился у лавки, оперся на спинку обеими руками и попытался отдышаться. Глупая это была идея – идти на пробежку в такую погоду. Было уже семь вечера, но жара стояла неимоверная. И тут оказалось полно народу. Будто на ярмарке. Люди толпились в парке и изо всех сил старались насладиться солнечной погодой. Так старались, что аж взмокли от напряжения.
«Надо было пойти в бассейн, – подумал Филипп. – Там сейчас наверняка ни души».
Ему не нравились скопления народа. Он был одиночкой. Всегда. В школе у него было мало друзей, а теперь он и вовсе не общался с одноклассниками. Ему было нетрудно подойти к незнакомому человеку и начать формальный разговор. А в личной жизни ему хватало Вивиан. Ее друзья стали его друзьями: Синди, Джесси, Анна, Андре, Давид и все прочие. Вивиан устраивала походы на шашлыки и в паб, обеды, вылазки, велосипедные прогулки и вечеринки.