Я прошла по каменной тропинке к двери. Хорошо, что не пришлось искать ключи в сумке и мучить замочную скважину – свет горел в окнах, свидетельствуя о том, что в доме кто-то есть. Точнее, папа.
Сегодня он вернулся с работы раньше, чем ожидалось.
Улыбка наползла на мое лицо. Зайдя в дом, я бросила сумку на пол и стала бегать глазами по светлой гостиной, ища отца. На бежевом кресле лежала папка для бумаг и как всегда была мега переполненной, а самого ее обладателя не наблюдалось. Мой папа работал полицейским, и в основном многие, незакрытые дела людей взваливались на его уставшие плечи, потому что, якобы, по словам коллег – он справлялся с ними в сто раз лучше кого-либо. Не правда. Те просто не хотели сами разгребать все это, ибо у них не хватало извилин в голове, чтобы выполнять такие сложные задания, посильные лишь моему отцу. Я много раз уговаривала его уйти из полиции, заняться чем-нибудь другим, но он не желал меня даже слушать. У него была одна отговорка: «Нам нужны деньги. С этой работой у нас есть шанс держаться наплаву. Если я брошу ее, мы утонем, потому что я, Скай, не смогу найти лучший вариант зарабатывать деньги». Конечно, я спокойно бы принимала такое объяснение, если бы папе платили справедливо за его адские труды. Но, увы, остаюсь недовольной тем, что единственного моего родителя заваливают с ног до головы работой каждый божий день. И каждый божий день я вижу его так редко. А иногда он просто не ночует дома. Из-за чего? Из-за долбанной работы!..
Я обнаружила отца смотрящим в окно и потягивающим кофе. Заметив меня, он отложил кружку, и я его поцеловала в щеку, затем обняла. Папа улыбнулся, заправив локон моих волос за ухо и отпрянув.
– Как ты, мой ангел? – ласково поинтересовался он. Слегка шершавая ладонь легла мне на щеку.
Я закрыла глаза, сдерживая слезы. Помню, когда была маленькой, меня так часто называли родители. Это… происходило так давно, что думаю, словно от того момента прошла целая, длинная вечность. Вечность, где я радовалась и светилась от счастья. Вечность, где мама жила…
– Улыбаюсь, значит – нормально, – я разлепила веки и взглянула в карие глаза отца, держа уголки губ поднятыми. Он стоял в униформе, из которой практически не вылезал, глубокие морщинки в некоторых местах прорезали кожу, давая знать о немолодом возрасте, темные волосы, как всегда, пребывали в небрежном виде – у отца не находилось времени их расчесать, так же, как и побрить щетину на пол лица.
– Это хорошо.
Папа чмокнул меня в лоб и вновь взялся за свой кофе. Лицо помрачнело, тяжелый вздох вырвался из груди, когда человек по рации, висящей на его ремне, сообщил, что нужно срочно ехать в участок, захватив дела. Посмотрев на меня извиняющим взглядом, он сказал своему коллеге, что скоро будет на месте. Я оставалась стоять на месте, только на это раз не сдерживая слез. Мне было чертовски обидно, что единственный, родной человек отдаляется от меня с каждым разом все больше. Он не находится рядом, когда это требуется, не знает, что творится в моей жизни и почти не участвует в ней…
Как бы я хотела вернуть те времена, где отец не окунался с головой в работу, и мама была с нами. Но, к сожалению, это невозможно. Прошлое нельзя вернуть.
Папа, увидев, что я плачу, неуклюже обнял меня.
– Детка, что случилось?
А он, будто не знает!
– Ты постоянно пропадаешь на своей работе! – я сделала шаг назад, убрав его руки со спины. – Ты… ты даже не думаешь, что, например, мне это не нравится! Не думаешь о том, что ты мне нужен, пап.
Болезненный комок застрял в горле, хотелось кричать, рушить все подряд прямо здесь и сейчас, но я не позволяла себе такого удовольствия, сославшись на то, что отец неправильно отреагирует. Еще отправит в психушку после подобной сцены…
– Я люблю тебя, Скай, – прошептал он, приковав печальный взгляд в пол. – И я знаю, как ты сильно не одобряешь то, чем я занимаюсь. Просто у меня нет другого выхода. Мне приходится работать таким неопределенным режимом, чтобы получать хоть какие-то деньги и содержать нас. Раньше твоя мама…
– … знаю, – я закрыла глаза, громадные капельки слез скатились по щекам. – Она тоже приносила доход в семью. А сейчас ты думаешь, что один это делаешь? Я специально устроилась на работу, чтобы помочь тебе погасить кредит за новую мебель для нашего дома.
Он громко выдохнул, переминаясь с ноги на ногу.
– Я очень благодарен тебе, ангел, но то, что ты получаешь – хватает нам, чтобы купить еду на неделю. И все. Этих денег мало. И они не играют особой роли в бюджете нашей семьи.
Не играют?…
Это прозвучало, как оскорбление. Мне словно дали смачную пощечину. Я столько пропадаю на работе, чтобы потом он мне сказал такое? Я пыхчу на ней, получается, почти без толку? Просто так? Практически каждый день просыпаюсь рано утром для того, чтобы сходить в одно отстойное место, отстрадать там пару тройку часов и в конце месяца получить зарплату (если ее так можно назвать) аналогичную той сумме, которую мы тратим на предназначенные на неделю продукты?
Я не могла ничего ответить отцу. Слова, желающие вырваться наружу, застряли где-то в горле, и мой рот тупо был открыт. Мне не хотелось кричать на папу, поднимать истерику или еще что, я просто развернулась и направилась быстрыми шагами к лестнице, вытирая соленые слезы. Он пытался меня остановить и извиниться, но хреново у него это получалось. Никогда не понимала таких людей, которые говорят что-то правдивое и обидное, а потом пытаются нелепо просить прощения. И для чего они это делают? Чтобы доставить кому-то боль?
– Скай, прости. Я не…
Папа не закончил предложение, потому что я, влетев в свою комнату, захлопнула дверь перед его носом, чем, наверное, показала, что моя обида все-таки достигает высокой метки, а не низкой, как он наверняка думал. Отец никогда не следил за своими словами и мог наговорить много того, отчего потом захочется возненавидеть свою и так дерьмовую жизнь еще больше.
Я любила его. И у меня не было причин его ненавидеть. Почти. Такие случаи всегда сопровождались моими слезами, а ком ярости постепенно рос внутри, не решаясь выбираться наружу. И, видимо, сейчас он приобрел достаточные размеры и вырвался на свободу, когда мое терпение, перекрывавшее ему дорогу туда, лопнуло, словно мыльный пузырь. Надоело уже день изо дня оставлять его преданность к работе без комментариев. И я питала гнев к отцу, что после гибели мамы он променял единственное, что у него осталось – меня на какие-то гребанные бумажки. Не знаю, какая главная из причин у него была, что он практически жил в своем офисе: может, таким образом он пытался не думать об утрате родного для нас человека, забивая даже крохотное, оставшееся место в голове мыслями о работе, или же по его объяснению – пустился во все тяжкие, чтобы мы могли платить за кредит и хоть на что-то жить. Но сколько бы я тогда ни злилась на папу за то, что он не проводил со мной время, казалось, этой злости не хватало, чтобы высказать ему все раньше. До этого момента я лишь признавалась в своем недовольстве в… более мягкой форме. А тут меня прорвало. И в итоге получилось вот что: отец обидел меня, а я – его, сделав легкий намек, что он непутевый отец, который не может даже выполнять элементарных обязанностей любого родителя – уделять ребенку немного своего времени, пусть тот и семнадцатилетняя девушка со свойственным подросткам несносным характером. Конечно, если посмотреть на эту ситуацию с другой стороны, почему он переехал на работу, то можно его понять. Он стал трудиться в полную силу, чтобы обеспечивать нас. Днями и ночами. Ночами и днями этот замученный и уставший от рутины мужчина, в котором с каждым разом я все меньше видела своего жизнерадостного, внимательного отца, пыхтел на работе, чтобы у нас имелись хоть какие-то деньги.