Для епископа Равитара новая послушница была всего лишь инструментом влияния, он даже подумать не мог, что резкий всплеск ненависти между соперничающими за влияние кликами – ее рук дело. Что именно баронесса ар Сарах стоит за всеми странными событиями последнего времени, за загадочными смертями нескольких высокопоставленных святых отцов, за поползшими по епископату жутковатыми слухами. Что именно эта прелестная юная особа, на которую облизывались многие из старых сластолюбцев, держит в своих нежных ручках многие нити происходящего в тарсидарской епархии, что архиепископ буквально тает, когда она входит, и позволяет своей любимице очень многое.
Всего лишь несколько месяцев заняло у Элиа это, девушка сама порой не понимала, каким образом у нее все получается. Наверное, просто оказалась в своей стихии, нашла точку приложения сил. Император с Ланигом тоже приходили в восторг, издали наблюдая за виртуозной игрой молодой баронессы. Они помогли Элиа понять, что далеко не все люди одинаковы, помогли разделить этих самых людей на своих и чужих. Ради своих девушка готова была на все. А чужие? Да бог с ними, если зла не творят, можно даже помочь в случае беды. Зато если творят… Тогда пусть не обижаются.
Одно только сильно смущало Элиа. Став послушницей, она постоянно страдала от домогательств монастырских сластолюбцев. Благо, хоть епископа Равитара многие побаивались, зная его репутацию хладнокровного убийцы, поэтому и курируемую им послушницу трогать не рисковали. Но нашлось немало таких, которые не боялись ничего и никого, живя только ради удовлетворения своих страстишек и гнусных желаний. Этим приходилось давать отпор, а попадались среди них и довольно высокопоставленные личности.
До того, как Элиа снискала доверие архиепископа и стала неприкасаемой, она время от времени вынуждена была просить Ланига убирать особо настойчивых. Тайные стражи старого мастера делали это быстро и незаметно, досаждающий объект просто исчезал. Бесследно. В епископате такое давно никого не удивляло, каждый паук думал только о себе, считал себя пупом земли, поэтому травили людей здесь часто и со вкусом. Или отправляли в мир иной другим способом, обычно – довольно грязным и жестоким. Самым шиком считалось обвинить противника в ереси, но не только обвинить, а и доказать каким-то образом свое обвинение. В этом случае врага ждал костер. Жгли приговоренных в отдаленных монастырях, куда редко наведывались горные мастера, – одного инцидента было бы достаточно для закрытия любого монастыря и репрессий по отношению к нарушившим закон.
С каждым днем девушка все больше поражалась концентрации мерзости в верхушке элианской Церкви. Кошмар, иных слов она подобрать не могла. И это при том, что простые приходские священники часто были самыми настоящими подвижниками, отдавали все силы служению Богу и людям, ничуть не жалея себя. Почему же так вышло, что все до единого высокопоставленные церковные иерархи – сволочь? Элиа много размышляла над этим, но ничего толкового так и не надумала. Попросить его величество разъяснить, что ли? Уж он-то наверняка знает. Или постараться дойти самой, понять своим умом? Наверное, второе все-таки будет достойнее.
Странно складывалась жизнь у Элиа в последние полгода. Не один и не два раза она пыталась осознать происшедшее. Не бывает ведь, чтобы вот так вот – все и сразу. Раньше – никчемная, бессмысленная жизнь, только пустоголовые поклонники вокруг – светские повесы, которых баронесса всей душой презирала и отваживала любыми способами. И почти нищета, когда каждый тархем считать приходилось: отец оставил ей совсем немного. Счастье еще, что процентов с этого немногого хватало на скромную жизнь, не пришлось искать работу или, что куда хуже – «покровителя». Впрочем, до такого гордая девушка никогда не опустилась бы, скорее бы покончила с собой.
Одного Элиа раньше не понимала: почему в обществе ее считают подлой и хладнокровной стервой, добивающейся своего любыми способами? Только за то, что смеялась над молодыми глупцами? При воспоминании о прежней себе девушка тяжело вздохнула. Не слишком умна она тогда была. Не видела, не чувствовала, что кое-кто из поклонников любил ее по-настоящему, всей душой. И обошлась с ними так же, как с остальными. Двое покончили с собой. Она не обратила внимания на их смерть: в голову не пришло, что это из-за нее.
Наверное, так Элиа и продолжала бы жить, бессмысленно и бесполезно, если бы не случайная встреча с Леком ар Сантеном на приеме в честь совершеннолетия наследника рода ар Инвах. Эта встреча перевернула всю ее жизнь, изменила бесповоротно, навсегда. Затем была беседа с Ланигом ар Вортоном, собственное прозрение, поход на исповедь, во время которой исповедник предложил ей отравить человека, ставшего дорогим, что сразу убило наивную детскую веру. И император. Этот невероятный человек восхищал Элиа до глубины души. Как он может быть таким всепонимающим, таким добрым и одновременно таким жестким? Как его на все хватает? И на всех?!
Осознав, что любит Лека ар Сантена, девушка готова была отдать любимому тело и душу, сделать для него все. Однако, прежде всего, горца требовалось сохранить живым и хотя бы относительно невредимым. Церковь ведь не оставит юношу в покое, раз уж приговорила к смерти. Император предложил обмануть святош, но Элиа посчитала, что этого недостаточно, и предложила свой план. Маран удивился, но принял ее предложение. Подключил к делу Ланига ар Вортона, и интрига начала раскручиваться.
Больно было обманывать любимого, но девушка сделала это ради его же блага. После его мнимых похорон Элиа снова пошла в церковь при епископате. Приход баронессы ар Сарах, которая уже два дня как должна была быть мертва, вызвал немалый переполох. Исповедник с елейным голосом долго выспрашивал девушку о подробностях происшедшего. Затем ей принесли воды, в которой чувствовался привкус того самого яда, от которого «умер» Лек. Спасибо его величеству, наложившему на Элиа заклятие, после которого ей стали не страшны любые яды.
Переполох в епископате набирал обороты. Особенно перепугались святые отцы после того, как из стакана, недопитого девушкой, заставили отхлебнуть какого-то служку. Бедняга к утру помер, а с баронессой не произошло ровным счетом ничего: она сладко проспала несколько часов в выделенной ей келье.
Ошеломленный епископ Равитар принялся травить ее самыми разными ядами, но Элиа их просто не замечала. Поняв, что столкнулся с чем-то необъяснимым, Равитар решил использовать девушку. По распоряжению будущего куратора баронесса приняла первый постриг, став послушницей. Во время торжественно обставленной церемонии она тихо посмеивалась: клятвы, данные врагу – ложь во спасение родины и любимого.
Для проверки куратор поручил новой послушнице убрать одного из церковных чинов, давно мешавшего Равитару. Девушка проделала это быстро, красиво и без малейших сомнений. Покойный обожал красивых женщин и, встретив прелестную послушницу, лукаво стрелявшую глазами по сторонам, не устоял, приказав идти за ним. Элиа, ласково улыбаясь, заколола сластолюбца тонким стилетом, вынутым из волос, и отправилась к епископу Равитару докладывать о выполнении задания. Тот был восхищен откровенным цинизмом девушки, решив, что перед ним зверь его породы. Она не стала разубеждать куратора, сыграть хладнокровную эгоистку вовсе несложно…