— Приступайте, — сказал сержантам Рябцев, ища глазами, куда бы сесть. Поскольку с утра пятницы уже прошли целые сутки, в течение которых Илларион Забродов копался в своей домашней библиотеке, от порядка, наведенного бесценной Верой Гавриловной, не осталось и следа — книги громоздились повсюду, в том числе и на сиденье второго кресла.
— С вашего позволения, — сказал капитан, перекладывая книги на стол и усаживаясь. — Гражданин Забродов, если не ошибаюсь?
— Разумеется, — сказал Илларион. — Или вы рассчитывали застать здесь кого-то еще?
Капитан принял это не моргнув глазом. А из него мог бы выйти толк, решил Илларион. Если бы он не был такой продажной шкурой, из него определенно могло бы получиться что-нибудь стоящее.
— Гражданин Забродов, — продолжал между тем капитан, — вы подозреваетесь в совершении убийства с целью ограбления.
Ольга Ивановна тихо охнула, а второй понятой снова сдернул с головы свою кепку.
— Чепуха, капитан, — лениво сказал Илларион, краем глаза наблюдая за шарившими по углам сержантами.
Сержанты, как и следовало ожидать, не церемонились — вокруг стоял треск и грохот, из-за которого Иллариону было трудно сосредоточиться на капитане. Здоровенный детина с лицом, как две капли воды похожим на те, что лежат обычно на прилавках мясных отделов любого гастронома, когда в продажу поступают свиные головы, зацепил прикладом автомата любимую вазу Иллариона, и та, ударившись о паркет, с сухим треском разлетелась вдребезги. Несчастная Ольга Ивановна вздрогнула, словно ее ударило током.
— Это японская ваза, — вежливо пояснил Илларион Рябцеву, — очень старая. Одиннадцатый век. Я не в курсе теперешних рыночных цен, но думаю, что тысячей долларов дело вряд ли ограничится.
Капитан только хмыкнул. Он явно чего-то дожидался, и Илларион полагал, что знает, чего именно.
— Ну же, капитан, — все тем же непринужденным тоном сказал Забродов, — не томите. Право, это невежливо как по отношению ко мне, так и к вашим понятым, которым не терпится узнать, чего ради их сюда притащили.
Рябцев не спеша достал из пачки сигарету и прикурил от одноразовой зажигалки неприличного розового цвета.
— Не валяй дурака, Забродов, — сказав он, картинно выпуская дым в потолок. — Нам все известно. Имеются свидетели, которые видели, как ты свернул шею букинисту Гершковичу.
Понятая Ольга Ивановна снова охнула и закатила глаза, словно намеревалась потерять сознание. Ее коллега и товарищ по несчастью выронил свою кепку и, проявив неожиданную галантность, подхватил женщину, не давая упасть.
Илларион разглядывал капитана Рябцева, с безразличным видом пускавшего дым в потолок, и думал о том, какое впечатление весь этот цирк произвел бы на него, будь он простым инженером или, скажем, учителем. Словесником, например. Убойное получилось бы впечатление, решил он. То есть просто наповал. Ни с того ни с сего вдруг врываются ребята в форме, с автоматами наперевес, шмонают квартиру и говорят: колись.
И — в морду. Ну, это у нас еще впереди, сначала они найдут, что надо, отпустят понятых, а потом уж будет разговор. Поговорим, решил он. Ох, как поговорим. Сержанты — мебель, они, возможно, и не в курсе, чем именно занимаются. Но ты, капитан… Ты-то точно знаешь, что делаешь. Ох, смотри, капитан.
— Капитан, — сказал он, — пока понятые здесь, у тебя есть шанс ничего не найти и благопристойно удалиться туда, откуда пришел. Подумай, капитан. Потом будет поздно. Нехорошее дело ты затеял. Плохо может кончиться, учти.
Мужик в кепке выпустил Ольгу Ивановну и смотрел во все глаза — впитывал впечатления. Сержанты двигали мебель, безбожно царапая паркет. Капитан невозмутимо курил.
— Есть, Сергеич, — донесся из ванной голос одного из сержантов.
— Давай сюда, — приказал капитан и зашарил глазами по столу, ища пепельницу.
Илларион быстро выдернул пепельницу из-под пухлого тома исландских саг и поставил ее перед Рябцевым.
— Мерси, — сказал Рябцев.
— Угу, — ответил Илларион, глядя в сторону ванной.
Оттуда появился давешний сержант со свиной физиономией, неся черный пластиковый пакет со стилизованным изображением Эйфелевой башни. В пакете угадывалось что-то увесистое, имевшее прямоугольные очертания. Илларион припомнил, что этот пакет он сегодня уже видел. Именно этот или точно такой же пакет был в руке встреченного им утром алкаша.
— Это ваше? — спросил Рябцев.
— Нет, — ответил Илларион, — ваше.
— Понятых прошу подойти к столу, — сказал Рябцев, доставая из кейса бланк протокола.
Сержант водрузил пакет на стол и торжественно извлек на свет божий четыре потрепанных книги и Тощую пачку денег, перетянутую черной аптекарской резинкой. Капитан посмотрел на книги и едва заметно нахмурился. Илларион, проследив за его взглядом, искренне развеселился: правая рука капитана Рябцева явно не вполне представляла себе, чем занимается левая. На столе лежали «Два капитана» Каверина, изданные в 1949 году, перепечатка «Молота ведьм» восемьдесят девятого года, очень потрепанный экземпляр Джеральда Даррелла и роскошно изданный, но тоже знававший лучшие времена «Конек-горбунок». Илларион едва сдержал улыбку при виде всего этого великолепия, а Рябцев крякнул и полез за новой сигаретой.
Пока капитан заполнял бланк протокола и давал расписаться понятым, Илларион хранил молчание. Он тоже закурил и с интересом наблюдал за развитием событий, гадая, как носатый капитан будет выкручиваться из этой ситуации.
Наконец понятых отпустили. Гражданин в бейсбольной кепке по дороге к дверям бережно поддерживал Ольгу Ивановну под руку, приговаривая: «Осторожно, угол» и «Не споткнитесь, здесь порожек». Когда дверь за ними закрылась, все четыре сержанта собрались в комнате и привольно расселись кто где, картинно поигрывая автоматами. Илларион понял, что все они полностью в курсе, и успокоился: все были свои и можно было не стесняться.
— Ну что, гражданин Забродов, — начал капитан, — колоться будем или как?
— Дурень, — сказал ему Илларион, — кончай эту бодягу. Ты же влип по самое некуда, тебе бежать надо, спасаться, а не в сыщиков играть. Ты посмотри, что твои уроды мне подбросили. Да тебя любой следователь прокуратуры засмеет с такими вещдоками, даже малограмотный. Не умеешь — не берись.
Капитан помолчал, играя желваками.
— Ладно, — сказал он наконец. — Кончай так кончай. Давай так: покойного ты знал? Знал. Был у него накануне, покупал что-то. Дальше. Профессия твоя нам известна, а убит покойничек, между прочим, голыми руками — шею ему свернули, причем одним махом, он даже, наверное, и сообразить не успел, что ему башку откручивают. Тоже, между прочим, без специальной подготовки не сделаешь. Алиби у тебя нету — это нам известно. Деньжата из стариковом кассы у тебя — копейка в копейку его дневная выручка. Он, жидок этот, записи вел очень, между прочим, кстати. Что там остается — книжки? Книжки, не спорю, знатные, за такие человека порешить разве что с похмелья можно, да и то, если в голове две извилины. Так ведь их и поменять можно, как в библиотеке, понял? Дело техники. И потом, знаешь, сколько на одном моем отделении «висячек»? Все на тебя повешу, хотя тебе и половины хватит. Ты не сомневайся, мы их тебе хорошо пришьем, аккуратно зубами не оторвешь. Ясна ситуация?