Сорокин ждал Андрея на улице. Мещеряков с трудом узнал полковника в джинсах и легкой спортивной куртке. Он уселся в машину рядом с Мещеряковым и сразу закурил.
— Хреновые дела, полковник. У меня в управлении свои ребята. Пока тебя дожидался, я им позвонил. Они мне, брат, полный отчет по этому делу дали. Выглядит все следующим образом.
Он помолчал, глубоко затягиваясь сигаретой.
— Официальная версия такова: Забродов работал с Быковым на пару. Быков это тот самый жмурик с Ленинградского. Мочили они, значит, этих евреев, а сегодня… точнее, уже вчера заманили на квартиру Быкова некую Валентину Климову — вдову убитого Климова. Быков вроде бы наплел ей по телефону что-то насчет ее мужа — якобы что-то про него знает. Эта дура со всех ног летит к нему и попадает, само собой, как кур в ощип. В общем по рабочей версии, решили они ее изнасиловать, да Забродов где-то задержался и пришел, когда Быков уже взял ее в работу… Во время якобы возникшей ссоры Забродов застрелил Быкова из своего револьвера. Револьвер и пуля приобщены к делу тут вроде бы все чисто.
— Кто сочинил этот бред?
— Допрос Климовой проводил Рябцев.
Странное дело: протокол допроса есть, но Климова его не подписала. Рябцев говорит, у нее, мол, истерика началась, пришлось отпустить домой. И вот какая странная штука: звонил мой человек к ней на дом — нет там никого. У матери ее тоже нет. Сынишка ее там, а она не появлялась.
— Вот дерьмо.
— Это, полковник, еще не дерьмо. Ты дальше слушай. Забродова взяли омоновцы прямо на месте преступления с револьвером в руке. По их словам, он оказал вооруженное сопротивление.
— Трупов много?
— Да нет там никаких трупов, не считая Быкова.
— Значит, врут. Дальше.
— Дальше? Что ж дальше… Убит при попытке к бегству.
Мещеряков ударил по тормозам так, что машину развернуло поперек дороги, а Сорокин едва не пробил головой стекло. Некоторое время оба молчали.
— Только ты давай, того… без истерик, — сказал наконец Сорокин. — Может, мне за руль сесть?
— Подожди, сейчас.
Мещеряков тронул машину с места и повел ее дальше.
— Где тело? — спросил он.
— Ищут.
— Фу, — с облегчением вздохнул Мещеряков. — Напугал ты меня, полковник. Шутки у тебя…
Сорокин с любопытством посмотрел на него.
— А ты оптимист.
— Да нет, просто я знаю Забродова. Только почему эти дуболомы так уверены, что он убит, если тело все еще ищут? Где они его ищут-то?
— Есть тут за городом, совсем недалеко, глиняный карьер.
— Ого! Вот это крюк!
— Не спорю… Вроде поучить они его хотели — помял он там кого-то при задержании, что ли… Ну, ты же эту породу знаешь.
— Знаю. Одни сволочи на улицах к прохожим пристают, а другие такие же за ними бегают.
— Ну, ты не очень-то… Не все же такие.
— Наверное, не все. Дальше что?
— Ну, вывели они его из машины, а он их растолкал — и бежать. Они его и срезали. Упал в карьер, а там глубина метров десять, а то и все пятнадцать, да глина, да вода мутная… Сразу не найдешь. Я понимаю, тебе в это верить не хочется, да ведь они тоже не дети — постояли, проверили. Не вынырнул он.
— С землей сровняю гадов, — пообещал Мещеряков.
— Попробуем, полковник. Эх, где мои годы! Кстати, ты заметил, что за нами хвост?
— Где?
— В Караганде… Эх ты, разведка. Красный «ситроен» видишь? Как привязанный, зануда.
Мещеряков всмотрелся в зеркало заднего вида.
— Опять эта сволочь. Круглые сутки пасут.
Он вдавил педаль газа, разгоняя автомобиль до совершенно невообразимой скорости.
— Подожди, полковник, так ты от них не оторвешься.
— Закрой рот и держись крепче, — ответил Андрей, держа руль левой рукой, а правой вынимая из наплечной кобуры пистолет. Сорокин покосился на большую черную «беретту» с профессиональным неодобрением, но промолчал.
Мещеряков резко, так, что протестующе взвизгнули шины, свернул в проходной двор и ударил по тормозам.
— Сядь за руль! — бросил он Сорокину, выпрыгивая из машины.
Сорокин безропотно пересел за руль, и тут же в проходной двор, сильно накренившись на вираже, влетел красный «ситроен». Водитель чудом избежал столкновения — покрышки оставили на асфальте дымные черные следы, и тогда Мещеряков, повернувшись к цели боком и вытянув руку, как на стрельбище, всадил четыре пули подряд в радиатор «ситроена». После этого он боком упал на заднее сиденье и крикнул: «Гони!», но Сорокин и без него знал, что делать. Машина, взревев, пулей пронеслась через темный двор и, завизжав покрышками, выскочила на параллельную улицу.
Мещеряков оглянулся — сзади было чисто.
— Ну, полковник, ты даешь, — покрутил головой Сорокин. — Я уж думал, придется нашим ребятам трупы собирать.
— И пришлось бы, — сказал Мещеряков, перезаряжая пистолет и пряча его обратно в кобуру, — да боялся промазать. Ничего, я до них еще доберусь.
— А хорошо служить в разведке, — мечтательно сказал Сорокин. — Никакие законы тебе не писаны: хошь стреляй, хошь морды бей… Я бы в ГРУ служить пошел, пусть меня научат!
— Насчет стрельбы — это, брат, чья бы корова мычала… В Забродова, между прочим, не гээрушники стреляли.
— И то правда… Слушай, ты правда считаешь, что он жив?
— Да нет, наверное… Просто надеюсь. И буду надеяться до тех пор, пока своими глазами не увижу труп. И действовать буду соответственно.
— Молоток.
— Просто работа такая. Ты представь себе: вот захватили заложников. Никто не знает, ни где они, ни что с ними, и верней всего, что их просто отвели в овражек и перестреляли, потому как ни слуху о них, ни духу: террористы молчат, ничего не требуют и вообще исчезли с горизонта… Что же прикажешь — рукой на них махнуть?
— Ну, это все-таки другое дело. Совсем не такая ситуация.
— Ну и что, что не такая? Ты знаешь, сколько раз мы Забродова хоронили?
— Могу себе представить. Если судить по его таланту впутываться в разные истории, то, наверное, частенько. Ты вот что: объясни толком, куда мы едем и что это за история с дневником Быкова?
— Да не дневник это, а скорее черный список, и то, что он принадлежал Быкову, еще придется, наверное, доказывать.
И Мещеряков передал Сорокину свой разговор с Савельевной.
— Сообразительная старушенция, — сказал тот, выслушав историю до конца. Были бы у меня все оперы такими сообразительными, бандитам бы не продохнуть было. Только что же это она так милицию не любит?