— Не пойму, зачем ты их раздел, — недовольно сказал Мещеряков, ерзая на заднем сиденье: мешал упиравшийся стволом в ребра автомат. — Ребячество какое-то. И потом, я не уверен, что стоит так унижать человеческое достоинство.
— Во-первых, — неожиданно сухо ответил Илларион, не отрывая взгляд от дороги, мне плевать на их человеческое достоинство. Кстати, я сильно сомневаюсь, что они его имеют или хотя бы знают, что это такое. А во-вторых, — добавил он уже своим обычным голосом, — противника надобно дразнить и всячески выводить из равновесия. Если его как следует взбесить, есть шанс, что он потеряет голову и наделает ошибок.
— А куда это мы едем? — поинтересовался Сорокин. — Нам же, кажется, совсем в другую сторону.
— В другую сторону нам не надо, — сказал Илларион. — В другой стороне находится дача Северцева, а нам троим там делать нечего. Миром нам туда не попасть, а устраивать штурм, не убедившись, что Климова именно на этой даче, вряд ли разумно. Поедем-ка мы к Рябцеву, пока он домой не ушел. Я правильно еду, полковник?
— Пока правильно. Только дайте эту гниду мне. Я сам с ним потолкую.
— Годится. Андрей, ты не в курсе, кто сегодня дежурит в казарме?
— В какой казарме?
— В казарме нашего учебного центра.
— Ты рехнулся, Илларион. Ты окончательно спятил. Что ты задумал?
— Не валяй дурака, Андрей, ты же прекрасно знаешь, что я задумал, — это видно по твоей реакции. Между прочим, это говорит еще и о том, что и ты задумал то же самое, только стесняешься признаться.
— Но это… Это просто неслыханно!
— Ну да? А кто поднял по тревоге два взвода, чтобы найти свою самую первую, горячо любимую машину?
— Ну, это когда было… — смутился Мещеряков.
— Уже в этом столетии, — сказал Илларион. — Ведь как вышло, — продолжал он, адресуясь к Сорокину. — Купил это однажды майор Мещеряков «москвич»…
— Я тебя убью, Забродов, — пообещал Мещеряков.
— Ладно, — сказал Сорокин, — в общих чертах мне уже все ясно.
— Но детали-то, — взмолился Илларион, — детали! Ах, какие были детали!
— Вот сволочь, — вздохнул Мещеряков. — Позвонить, что ли, Жангалиеву?
— Давай, — откликнулся Илларион. — Пускай послушает по телефону. Пусть знает, с каким орлом ему придется иметь дело!
Мещеряков плюнул и обиженно замолчал.
— Ну брось, Андрей, — сказал Илларион через некоторое время. — Ну что ты, как маленький? Ну я же молчу. Ты бы хоть полковника постеснялся. Слышишь?
— Слышу, слышу, — откликнулся тот. — Задумался просто. Давно я в деле не был. Прямо молодость вспоминается. Помнишь?
— Помню. Ты мне уже тогда надоел.
— Ну это еще вопрос, кто кому надоел. Командиру дивизии мы с тобой, кажется, надоели оба.
— Да он и не скрывал, — рассмеялся Илларион.
— Как это он нас тогда называл?
— Рыцари плаща и кинжала, алкоголики в законе… всего уже и не упомнишь. Может, ты вздремнешь?
— С чего это такая забота?
— А ты всегда, когда тебя развозит, начинаешь молодость вспоминать. Так может, все-таки приляжешь?
Сорокин, не сдержавшись, громко заржал. Мещеряков снова плюнул, надулся, подумал и засмеялся тоже.
Руководствуясь указаниями Сорокина, Илларион отыскал отделение милиции, в котором окопался Рябцев, и остановил машину на стоянке для служебного транспорта.
— А птичка-то, похоже, упорхнула, — сказал Илларион, окидывая взглядом погруженный во тьму фасад здания, на котором светилось лишь одно окошко — там, по всей видимости, кемарил дежурный.
— Вряд ли, — сказал Сорокин. — У него сейчас пора горячая, сенокосная. И потом, у него кабинет окнами во двор.
— Все-то ты знаешь, — покачал головой Мещеряков.
— А я к этому слизняку давно присматриваюсь. Пошли, что ли, или так и будем здесь сидеть?
— Пошли, — сказал Илларион. — От ночи уже, считай, ничего не осталось, а у нас еще работы…
— А мне, между прочим, завтра на службу, — напомнил Мещеряков.
— А что тебе не нравится? Ты действуешь в рамках порученного тебе служебного расследования, — сказал Илларион. — Разве нет?
— В общем-то, да. Только спать чертовски охота.
— Погоди, вот приедем к Северцеву, сон как рукой снимет, — пообещал Илларион.
Они поднялись по широким ступеням, и Сорокин уверенно наткал на кнопку звонка справа от входа. Звонить пришлось долго, но старания не пропали даром за стеклянной дверью возник заспанный лейтенант. Он подошел к двери вплотную и вопросительно уставился на ночных гостей, явно не собираясь открывать.
— Ну, полковники, — сказал Илларион. Мещеряков и Сорокин достали свои Удостоверения и, открыв, прижали книжечки к стеклу. Лейтенант, щурясь, вгляделся и засуетился, отпирая замок.
— Как хорошо быть генералом, — пробормотал Илларион.
— Рябцев еще здесь? — начальственным тоном спросил Сорокин.
— Да вроде бы еще не выходил, — сказал лейтенант, с сомнением глядя на часы. — Сейчас я позвоню по внутреннему…
— Я тебе позвоню, — сказал Сорокин. — Далее и не думай. Мы хотим сделать капитану сюрприз.
— А в чем, собственно, дело?
— А дело в том, лейтенант, — доверительно сказал Сорокин, — что Рябцев ваш — шкура, и если ты с ним заодно, лучше беги, пока мы с ним разговаривать будем. Потому что когда мы спустимся, бежать будет уже поздно.
— С чего это я побегу, — обиделся молоденький лейтенант. — Вы это серьезно, товарищ полковник?
— Серьезней не бывает.
— Так, может, помощь нужна?
— Неси службу и забудь, что мы здесь были.
— А вы его не… того?
— Не волнуйся, парень. Мы смирные. Хочешь, оружие сдадим?
— Да ладно…
Они поднялись на второй этаж по лестнице, хранившей на себе тот не поддающийся точному описанию отпечаток казенщины, который с начала времен отличает все присутственные места, и двинулись по длинному, тускло освещенному коридору.
— Три мушкетера наносят визит миледи, — сказал Илларион.
— А что, — оживился Мещеряков, — похоже. Только вот Рябцев, по-моему, на миледи не тянет.
— Лет на десять строгого режима он тянет, — сказал Сорокин. — А то и на все пятнадцать.
— Милицейские полковники начисто лишены романтики, — печально констатировал Илларион.
Сорокин оставил этот выпад без внимания, поскольку перед ними уже была дверь рябцевского кабинета. Полковник без стука распахнул ее и шагнул через порог. Илларион и Андрей скромно держались позади.