Естественники применяют «эмпирическое обобщение», согласно В.И. Вернадскому, имеющее достоверность, равную наблюденному факту [317] . Привлекая природу как источник, мы обязаны использовать и принятую в естествознании методику изучения [318] , а это дает нам великолепные перспективы, которые позволяют приподнять покрывало Изиды.
Наиболее целесообразным путем нам представляется дедукция, основанная на кодификации элементарных сведений и расположении их, согласно поставленной задаче, в условном масштабе, на пространственно-временной основе. Это нуждается в пояснении.
1. Элементарными сведениями можно назвать первичные единицы информации, прежде всего те, которые наполняют собой учебники истории и географии.
2. Расположение элементарных сведений (т. е. композиция работы). Нужно произвести отбор, а пустые места заполнить, как принято в географии, интерполяциями, под которыми понимаются не вставки в текст, а построение изолиний (так строятся изотермы и т. п.). Правда, в географии дело проще – соединяются линиями точки с одинаковыми показателями. В истории таких точек нет, зато сеть каузальная связь событий, разрывы в которой можно восполнить таким способом, с известным допуском.
3. Условный масштаб или заданная степень приближения – трудность, в естественных науках преодоленная.
Наметим условно пять степеней приближения.
Первое приближение – антропосфера как целое, развивающееся спонтанно, по спирали, нижний конец которой теряется среди гоминид, освоивших огонь и технику каменных орудий, а верхний – уходит в будущее. На протяжении видимой части спирали просматриваются три явления: демографический взрыв, технический прогресс и смена социально-экономических формаций. Эти три линии закономерности связаны между собой сложной обратной связью, а не простым взаимодействием. К примеру, максимальный прирост населения происходит, как правило, в странах с низким уровнем жизни, т. е. является особенностью биологического приспособления к среде. Технический прогресс в саморазвитии становится фактором ландшафтообразования. При этом исчезают целые виды животных и растений, изменяется рельеф и даже состав атмосферы [319] . В этом приближении история смыкается с такими науками, как биология, биогеография, антропология, четвертичная геология. События политической истории и этногенеза слишком мелки и требуют для рассмотрения другого масштаба.
Второе приближение – этносфера. Мы рассматриваем один виток спирали длиной около 5 тыс. лет. На месте монотонной антропосферы – мозаика этносов, группирующихся кучно в суперэтнические скопления, которые принято называть «культуры». Линия развития оказывается прерывистой, как бы веревкой, сплетенной из разноцветных ниток. Концы пучков заходят друг за друга, а некоторые ниточки тянутся чуть ли не на всю длину отрезка. Это исторические культурно-этнические традиции, сменяющие друг друга, то и дело сосуществуя на поверхности планеты Земля. Заря Эллады совпадала с закатом Египта, ее расцвет – с мощным взрывом этногенеза на плоскогорьях Ирана, ее старость – с эллинизацией всего Средиземноморья, ее конец – с подъемом двух новых культур, условно именуемых нами византийская и среднеперсидская. При агонии золотой Византии возносились знамена французских рыцарей и реяли бунчуки монгольских нойонов. При распаде древнего Китая сложились сразу два могучих народа – табгачи (кит. тоба) и тюрки. Даже физически погибнув, они оставили свое имя многим народам, очарованным мужеством и неукротимостью своих побежденных врагов. Здесь история смыкается с палеоэтнографией и этногенезом, этнопсихологией и физической географией, т. е. с совсем иным комплексом наук, нежели в первом приближении. Но в этом дискретном развитии мы видим лишь смены культур, а ритмы развития народов неразличимы.
Третье приближение – история одного народа (этноса), для которого судьба его культуры – только фон. Тогда на переднем плане возникает картина социальной борьбы: в Элладе – аристократов с демократами; в Риме – нобилитета со всадничеством; в Монголии XIII в. – богатых родовичей с «людьми длинной воли» и т. д.
В этом приближении историку необходима уже не физическая, а экономическая география. Приведу один пример: во времена Цинцината Италия была разбита на парцеллы и тщательно обработана. Во времена Вергилия там были только пастбища да плантации пармских фиалок. Что случилось? А вот что: произошел микрокатаклизм в распределении ландшафтов. Возник город с полуторамиллионным населением, т. е. антропогенный ландшафт со стойким биоценозом. Жителей, владык мира, надо было кормить. Хлеб, вино, оливки и т. п. можно было привезти из провинций, но мясо без холодильников протухало, и надо было иметь его под рукой. Римские женщины любили цветы, тоже продукт скоропортящийся. Что ж, стали разводить фиалки, которые находили сбыт.
И второй пример, из числа общеизвестных, связанный на этот раз с медицинской географией – разновидностью биогеографии, В XIV в. по всей Европе прокатилась «черная смерть» – чума. Там, где население жило скученно, естественно, смертность была больше; там, где население было немногочисленно, даже при равном проценте потери, ослабление страны было ощутимее. Так, поволжские города – Сарай, Хаджи-Тархан и другие – пострадали от чумы сильнее, чем кочевья степняков. В результате ослабела власть золотоордынских Чингизидов, а увеличился удельный вес ногайских орд и наступила «Великая замятия». За власть боролись западные кочевники под руководством Мамая с восточными, предводительствуемыми Тохтамышем, а поволжские татары не имели сил для того, чтобы выдвинуть своего претендента. Константинополь пострадал настолько сильно, что территория Византийской империи оспаривалась турками у сербов и итальянцев, а не у греков. Чума не была, конечно, причиной гибели империи, но способствовала ей. Короче говоря, явление природы – инфекция – более или менее значительно отразилось на перипетиях политической истории затронутых ею стран, но не на характере социальных отношений. Феодальные порядки в Восточной Европе исчезли только с торжеством капитализма.
Четвертое приближение – уже не вся история культуры как целое, но лишь только отдельная эпоха. Социальные противоречия станут расплывчаты, а отчетливы и выпуклы характеры и судьбы отдельных людей. Тогда историк Арабского халифата будет говорить о необузданности Абу Бекра, железной воле Омара, легкомыслии Иездегерда, предусмотрительности Моавии, влюбчивости Али и расчетливости Амра. История будет казаться поприщем для соперничества великих людей. Фоном станет эпоха, которую рассматривали в предыдущем приближении как основную и конечную цель изучения. Здесь применимо географическое народоведение, ибо каждый человек принадлежит к своему этносу и руководствуется свойственными ему обычаями, что особенно ощутимо в зонах этнических контактов. Но это еще не предел.