– Ты говоришь банальности. – Пирс присел на приличном расстоянии от нее.
– Надеюсь, ты не настолько циничен, как хочешь казаться.
– Я совсем не циничен, – запротестовал Пирс. Мрачно глядя на кучу бумаг, он размышлял над ее страстной тирадой об отцовстве. – Я всегда считал, что в один прекрасный день у меня родится ребенок. И он, и мой отец, и я будем делать что-то вместе… Ну, знаешь, преемственность поколений.
– Ты по-прежнему можешь это сделать. Забудь пока о генетике. Ты любишь своего отца. И он будет обожать твоего ребенка. – Никки похлопала его по колену. – Пусть пройдет время. Знаю, новость тебя шокировала, но в конце концов ты поймешь, что твои отношения с отцом нисколько не изменились.
– Я не могу стать его донором. – У него сдавило горло, на глаза навернулись жгучие слезы. Невидящим взором он смотрел на стопку записей и практически чувствовал понимающий взгляд Никки.
Она громко вздохнула:
– Это правда. Но даже если бы ты был его родным сыном, то мог бы не подойти в качестве донора. Остается только ждать.
– А если донора не найдут?
– Не нужно так себя настраивать. Знаю, тебе тяжело. Ты чувствуешь, будто умираешь, но рано или поздно ты поймешь, что все наладится.
Он выпрямился, вдруг воодушевившись ее рассуждениями:
– Должно быть, ты отличный адвокат. Спасибо, Никола Пэрриш. Ты очень хорошая женщина.
Ее щеки порозовели.
– Я могу быть невыносимой, когда потребуется.
– Когда, например?
– Например, разговаривая в суде с неплательщиком алиментов. Или с вором-наркоманом. Или общаясь с судьей-шовинистом, который считает, что место женщины на кухне, а не в суде.
Пирс поднял брови:
– А есть и такие?
– Нечасто, но встречаются. И не обязательно будущие пенсионеры. Бывают и молодые мужчины-шовинисты. С несколькими я сталкивалась во время учебы в университете.
– Могу поспорить, ты из тех людей, которые не остановятся ни перед чем.
Никки вздернула подбородок:
– Я считаю, что работу нужно делать либо на сто процентов, либо вообще не работать.
– Именно поэтому ты доведешь мое дело до конца.
– Я говорила, что люблю тайны и загадки. И я не сдамся, пока не получу все ответы. Но я должна предупредить тебя, что пойду до конца. Даже если правда будет тебе неприятна.
Заложив руки за голову, Пирс откинулся на спинку дивана, притворяясь расслабленным, хотя от волнения не находил себе места.
– Я уже боюсь, – протянул он, шутя только отчасти.
Никки опустила обе ноги на пол и выпрямилась.
– Не бойся, – сказала она, серьезно отвечая на его шутку. – Правда может ранить, но не знать ее гораздо опаснее. Поверь мне, Пирс, ты поступаешь правильно.Никки поморщилась, увидев выражение лица Пирса. Она не знала, о чем он думает, но мысленно прокрутив в голове свои слова, поняла, как он мог воспринять ее нотации.
Пирс взял лист бумаги.
– Не будем медлить, – решительно произнес он.
– Действительно. – Она открыла ноутбук и создала новый документ.
– Что это? – спросил он.
– Мне нравится делать заметки. Иногда забываешь детали.
– А что мне искать?
– Пока проверяй основные факты. Если кто-то совершил мошенничество, я уверена, он пытался замести следы.
– Отлично, – пробормотал Пирс. – Ищем иголку в стоге сена, которую туда засунули тридцать с лишним лет назад. Нет проблем.
Никки протянула ему примерно половину распечатанных страниц:
– Приступайте, мистер Эйвери! Хороший детектив обязан привыкать к упорной и рутинной работе. Самое подходящее занятие для любителя жизни на открытом воздухе.
* * *
Пирс машинально и не слишком внимательно просматривал записи. Он отмечал следующие детали: вес и рост новорожденного и время рождения. Ничего необычного.
Через полчаса Никки вручила ему свою стопку записей:
– Давай просмотрим еще раз. Может, я замечу то, что пропустил ты, и наоборот.
Пирс обнаружил забавное описание родов своей матери. Судя по записям, у нее родился абсолютно нормальный ребенок. Но тут до него дошло.
– А где копия УЗИ? Ведь она должна быть здесь.
Никки поджала губы:
– Хороший вопрос. У меня есть подружка акушер-гинеколог. Я ей позвоню. Возможно, эти записи хранились отдельно, у рентгенолога.
Пока Пирс читал, Никки вышла на несколько минут позвонить. Она вернулась с кислым выражением лица:
– Не хочу заставлять тебя чувствовать себя старым, но в начале восьмидесятых годов УЗИ делали только при беременности повышенного риска, потому что технология была новой и дорогой и не совсем безопасной.
Пирс опешил:
– Вот это да! Я считал, что УЗИ делали всегда.
– Я тоже. Теперь ты понимаешь, почему к записям не приложены снимки УЗИ твоей матери.
Пирс выпрямился и покрутил головой:
– Итак, мы ничего не нашли. – Мышцы его спины болели. – Я хотел отвезти тебя в необычный ресторан. Давай туда поедем. Мне нужно выйти на улицу и подышать свежим воздухом.
– Поезжай один, – сказала Никки. – Тебе нужно отдохнуть. На сегодня мы достаточно потрудились. Я буду очень тебе признательна, если ты подвезешь меня до дома.
– Пытаешься улизнуть? – Странно, но ему была неприятна даже мысль о том, что Никки уйдет.
Обычно он наслаждался в одиночестве тишиной и покоем своего дома после напряженного рабочего дня. Но теперь, когда Никки, расположившись на диване, пила вино и улыбалась, а ее глаза меняли цвет от голубого до серебристого, Пирсу не хотелось с ней расставаться.
Никки прикусила нижнюю губу.
– Я не пытаюсь улизнуть, – осторожно ответила она. – Но я не желаю злоупотреблять твоим гостеприимством.
Бросив записи на стол, Пирс встал:
– Я сообщу тебе, когда ты мне надоешь. Захвати с собой шерстяную шаль.
Пусть это было бахвальством, но Пирс не мог дождаться возможности показать Никки свой дорогой автомобиль. Он провел ее в гараж, в котором стояло семь транспортных средств, начиная с мотоцикла и заканчивая трактором. Но Пирс ждал, как Никки отреагирует на его гордость и радость.
К счастью, машина Никки понравилась.
– Крутая игрушка, – выдохнула она, усаживаясь на пассажирское сиденье и поглаживая мягкую бордовую кожу салона.
Пирс отвел взгляд и проверил датчик топлива.
– Это «мерседес» тысяча девятьсот шестидесятого года, я купил его на аукционе, когда мне было семнадцать, а потом пять лет его переделывал вместе с отцом летом и в выходные.