В самой Латвии тема «неграждан» стала одной из центральных в процессе формирования русскоязычного правозащитного движения, но активистов этого движения латвийская власть тем более игнорирует (подробнее см. главу VIII).
Эстония
В Эстонии 30 марта 1992 года был восстановлен Закон о гражданстве 1938 года, в соответствие с которым гражданство возрожденной Эстонской республики получили лишь те, кто имел его до 1940 года, и их потомки. Около трети населения — более 300 тысяч человек, — таким образом, оказались лишены гражданства, хотя и проживали постоянно на территории Эстонии.
В 1993 году лица, оставшиеся без гражданства, официально получили статус иностранцев: основой для правового регулирования института «негражданства» стал принятый тогда Закон об иностранцах. «Негражданам» стали выдавать «Паспорт иностранца».
Причины разделения жителей Эстонии на граждан и «неграждан» были те же, что в соседней Латвии: недопущение русского населения к участию в выборах и устранение конкурентов из процесса приватизации бывшей советской собственности. Между гражданами и «негражданами» Эстонии были примерно те же различия в правах, что и в Латвии.
Неравенство стартовых условий между эстонцами и русскоязычными в период приватизации способствовало изначальной этнической диспропорции в эстонском бизнес-сообществе. Со временем эта диспропорция только увеличивалась.
«Что до возможностей неэстонцев заниматься предпринимательством, то никаких прямых ограничений в законодательстве Эстонской Республики не содержится. Однако некоторые положения законодательных актов, имеющие отношение прежде всего к неэстонцам, содержат потенциальные ограничения (например, возможность установления ограничений прав собственности для лиц, не имеющих эстонского гражданства). Данные исследований свидетельствуют, что неэстонцы были меньше эстонцев представлены среди предпринимателей с самого начала процесса приватизации. К 2000 году, согласно данным Переписи населения Эстонии, неэстонцев среди предпринимателей было 24 %, в то время как среди всего населения трудоспособного возраста их — 34 %», [75] — пишут научные сотрудники Института международных и социальных исследований Таллинского университета Рейн Веэрманн и Елена Хелемяэ.
В этом отношении эстонская ситуация оказалась противоположна латвийской: в Латвии дискриминация русскоязычного населения в государственном управлении способствовала его массовому исходу в частный бизнес. Однако создание этнократического государства в Эстонии достигалось теми же методами, что и в Латвии: принятие Закона о государственном языке с соответствующими языковыми требованиями к госслужащим сделало почти невозможным попадание неэстонцев в органы власти.
В 1995 году был принят новый закон о гражданстве, который усложнил требования к знанию эстонского языка и добавил экзамен на знание эстонской конституции и закона о гражданстве. Однако, даже несмотря на крайнюю сложность для освоения эстонского языка (гораздо более сложного для понимания русскоязычного, чем латышский), натурализация в Эстонии шла более быстрыми темпами, чем в Латвии. К 2014 году экзамены на эстонское гражданство сдали 150 тысяч человек, причем 113 тысяч получили гражданство до 2000 года. В последние годы процесс натурализации в Эстонии, как и в Латвии, почти остановился. Среди причин не только русскоязычные жители Эстонии, но и международные организации и даже этнические эстонцы называют чересчур сложный экзамен по эстонскому языку. Согласно социологическому исследованию Таллинского университета, в 2010 году 73 % эстонцев и 82 % неэстонцев считали экзамен на гражданство несправедливым, 65 % эстонцев и 92 % неэстонцев — слишком сложным. С другой стороны, профессор Тартуского университета, бывший основатель Народного фронта Эстонии и депутат Европарламента от социал-демократов Марью Лауристин считает, что две трети лиц без гражданства просто не заинтересованы в его приобретении
На сегодняшний день в Эстонии негражданами являются 85 891 человек — 6,5 % населения. Наибольшее количество «неграждан» сконцентрировано на преимущественно русскоязычном северо-востоке страны (в Нарве, Кохтла-Ярве и пр.), а также в столичном Таллине. В этническом плане в структуре «неграждан» преобладают русские и украинцы, в демографическом — люди пенсионного возраста.
Важное отличие эстонской ситуации от латвийской: в Эстонии «неграждане» имеют право участвовать в муниципальных выборах.
В последние годы были предприняты и другие важные шаги для улучшения правового положения «неграждан» Эстонии: была введена практика автоматического получения гражданства ребенком из семьи «неграждан», отменены экзамены для «неграждан» старше 65 лет. В Латвии ничего подобного не происходит. Хотя в своем нежелании в принципе отказываться от института «негражданства» эстонские власти солидарны с латвийскими. Они тоже не видят в существовании «неграждан» никакой проблемы. Как откровенно и без обиняков заявил в 2011 году министр внутренних дел Эстонии Марко Померантс, проблема лиц с неопределенным гражданством решится в течение 20–25 лет естественным путем: когда все эти люди… умрут.
После распада СССР Латвия и Эстония взяли курс на ликвидацию русскоязычного образования.
Первым и самым большим шагом в этом деле стал перевод на государственные языки высшего образования. Этот шаг обернулся смертельным ударом по техническому образованию: в латышском и эстонском языке просто нет многих терминов, которые используются в технических дисциплинах, а профессорско-преподавательский состав большинства технических вузов Прибалтики был в основном русскоязычным. Впрочем, процесс деградации технического образования вполне закономерен, потому что шел параллельно с процессом разрушения производства: кому нужны инженеры, если разрушаются заводы?
Затем страны Балтии принялись за русские школы — была поставлена стратегическая цель со временем ликвидировать их все, переведя обучение на государственный язык.
Универсальное объяснение такой политики: дети должны получать образование по-латышски/эстонски/литовски, потому что они живут в Латвии/Эстонии/Литве, в противном случае они не смогут интегрироваться в местное общество, будут в нем маргиналами. Объяснение это не выдерживает никакой критики, потому что многоязычие в образовании — это общеевропейская практика, и школьники во Франции, Бельгии или Германии, получившие базовое образование на родном языке, маргиналами в своих странах все как один почему-то не становятся.
Право получать образование на родном языке зафиксировано в ряде документов Евросоюза, в том числе в Рамочной конвенции по защите прав национальных меньшинств, которую подписали и страны Балтии. Проблема в том, что языкам своих нацменов они отказываются давать какой-либо официальный статус, считая русскоязычных иммигрантами, а не автохтонным местным населением. Современная практика в других странах Евросоюза (шведские школы в Финляндии, польские школы в Германии, немецкие школы в Дании, франкоязычные и англоязычные школы в Канаде и т. д.) для Прибалтики неприемлема.