Повседневная жизнь в акльяуаси была четко организованной, всем там находилось дело, что в целом было свойственно трудолюбивым инкам. Акльи изучали как вопросы, относящиеся к религии, так и женские обязанности, связанные с ведением домашнего хозяйства, хотя исполнение последних всегда вписывалось в религиозный контекст. Акльи прекрасно пряли и ткали, красили в яркие цвета ткани для украшения идолов, сожжения жертвоприношений и для одеяний Инки. Они готовили чичу [459] и разные блюда индейской кухни и на восходе солнца говорили: «Солнце, съешь эту пищу, которую приготовили для тебя твои жены» [460] . После жертвоприношений этой пищей питались жрецы солнца, слуги, охранники акльяуаси и сами акльи. Как и целомудренные весталки, они тоже поддерживали огонь в храме, подбрасывая в него специально вырезанные и раскрашенные куски дерева.
Старшие по возрасту акльи – мамаконы – обладали еще большей ответственностью. Например, на протяжении месяца, посвященного специальным церемониям, они распределяли большое количество хлеба, испеченного с добавлением крови животных, принесенных в жертву в ходе религиозных ритуалов. Они раздавали его небольшие кусочки всем иностранцам в Куско, а более крупные порции посылали во все иностранные храмы по всей империи и разным куракам в качестве символа политических связей и их верности солнцу и Инке. Этим простым ритуалом, обладающим мощной символикой, почитаемые мамаконы демонстрировали ту важную роль, которую они играли в инкской политической стратегии укрепления связей между Куско и провинциями.
Основой, на которой зиждилось само существование акль, была их девственность. Акльяуаси хорошо охранялись, и акльи могли их покидать только для исполнения своих богослужебных обязанностей, таких как процессии. Однако иногда сексуальные страсти пересиливали их обязательства и верность долгу, и мужчины-охранники, стоявшие на воротах и призванные охранять добродетель акль, порой становились теми, кто ее крал. Однажды четыре акльи вступили в сексуальные отношения с некими мужчинами, поставленными стеречь вход в акльяуаси. Когда выяснилось, что они нарушили священные обеты, акльи и их любовники были арестованы, и верховные жрецы их всех приговорили к смерти. Акльи получили предупреждение. Они были невестами солнца, и их божественный супруг требовал вечного соблюдения целибата [461] .
И тем не менее говорят, что Инка не раз прокрадывался в акльяуаси, чтобы совратить девственную аклью. После одного из таких свиданий престарелый охранник почтительно коснулся одеяний Инки, когда тот сидел на Площади солнца. «Инка, – прошептал он, – прошлой ночью ты приходил в Дом солнца и был с одной из его женщин».
«Я согрешил», – глухо ответил Инка.
Охранник ушел, довольный тем, что его не казнят за халатное отношение к своим обязанностям по защите целомудрия акль [462] .
Однако большинство из них не чувствовали себя жертвами ни Инки, ни своих собственных страстей. Эти женщины вели «жизнь цариц и высокопоставленных дам, полную удовольствий и развлечений, их очень ценили, уважали и любили Инка и представители высшей знати» [463] . И в качестве невольных агентов имперского примирения и единения акльи были настолько действенны, что дважды, когда Куско подвергался разграблению, завоеватели обошли стороной только два места: Храм солнца и акльяуаси, дом почитаемых инкских дев.
Если верить легенде, акльи живут и сегодня. Эту историю рассказывают перуанские потомки инков. Молодая аклья и крестьянский парень стали любовниками. Инка узнал о том, что девушка нарушила обет вечного целомудрия. Он приговорил молодую пару к захоронению в земле живыми, лицами вверх.
В ту ночь даже силы природы были настолько потрясены, что реки пересохли, звезды изменили свой ход на небесах, и вся почва оказалась зараженной, кроме той земли, в которой были погребены любовники. Священников объяла тревога. Они решили, что тела нужно откопать и сжечь. Но вместо тел они нашли лишь два клубня, лежавших друг подле друга.
Это и были первые картофелины. Один из главных продуктов питания в мире, всеми любимая картошка стала божьей карой согрешившей аклье и ее любовнику, с которым она нарушила священную клятву вечно хранить невинность.
В Вавилонии тоже были монастыри для состоятельных женщин – надитум, посвященные Шамашу, богу солнца. Хотя такие женские монастыри существовали во многих городах, целибат соблюдали только среди надитум в Сиппаре [466] . Институт надитум, известный уже в старовавилонский период, достиг апогея в правление Хаммурапи и его сына Самсуилуны (1792–1712 гг. до н. э.). Хаммурапи имел в этом вопросе личную заинтересованность, поскольку его сестра Илтани принадлежала к числу надитум.
Надитум, посвященные Шамашу, пользовались самым высоким статусом из всех монахинь. Как и в случае с целомудренными весталками, для женщин это имело необычайно важное экономическое значение. Вопрос о том, становиться ли надитум, решался семьей, он никогда не был связан с религиозным призванием. Старшие дочери при рождении назначались будущими надитум и «воспитывались для бога», пока не уходили в монастырь.
Надитум проходили инициацию, когда им было лет пятнадцать, всегда в первые три дня вавилонского месяца тебет, частично соответствующего нашим декабрю – январю. В первый и третий день делались подношения Шамашу и его жене Айе. Второй день праздника был посвящен памяти скончавшихся надитум, он заканчивался пиршеством. В этот день на руку надитум клали нить, символизирующую ее будущий союз с богом Шамашем, и монастырь делал ей свадебный подарок, в котором наряду с едой и напитками ей дарили серебро. Для таких высокопоставленных надитум, как Илтани, проводились дополнительные церемонии, чтобы получить божественное согласие до момента их посвящения.