Этот случай навсегда оставил шрам в сердце Ганди, который винил свою неуемную похоть за то, что из-за нее он не оказал последних услуг умиравшему родителю. Чувство вины еще больше усилилось, когда несколько месяцев спустя Кастурбай родила мертвого ребенка. Ганди был совершенно подавлен. «А на какой другой исход я мог рассчитывать?» – сетовал он, убежденный в том, что смерть ребенка была связана с его греховной похотливостью [559] .
Два года спустя Ганди один уехал на три года в Англию, предварительно пообещав любимой матери, что будет избегать вина, женщин и употребления мяса в пищу. По крайней мере один раз он подвергся серьезному искушению со стороны любительницы повеселиться, у которой снимал квартиру, но ему удалось его избежать без потерь. В тот период он стремился к достижению духовной мудрости, черпая ее из разных источников, включая христианских священников, что прекрасно передано вот этим стихом из «Бхагавадгиты»:
Если кто-то
Размышляет над предметом чувств, возникает
Влечение; из влечения появляется желание.
Желание разжигает неземную страсть, страсть питает
Неистовство; потом память все предает,
Дает пропасть благородной цели и иссушает разум,
И тогда цели, разуму и человеку, всему вместе приходит конец [560] .
Вернувшись в Индию, Ганди продолжал хранить целомудрие. Необъяснимая ревность к жене так его раздражала, что он отослал ее на год к родителям. Кроме того, он проводил много времени с духовным гуру, чьи взгляды на целибат оказали большое влияние на его впечатлительного ученика. Тем не менее Ганди возобновил супружеские отношения, пока не отправился в очередное путешествие, на этот раз в Южную Африку. Он просил Кастурбай не следовать за ним сразу же, поскольку часть выплачиваемой ему там зарплаты, отсылаемая домой, обеспечивала бы ей прекрасную жизнь в Индии. Однако истинная причина его просьбы состояла в том, что он очень хотел вести целомудренный образ жизни, а жена его этому ненамеренно препятствовала, разжигая в нем сексуальную страсть.
Кастурбай, в свою очередь, не хотела жить в разлуке и приехала к мужу в Южную Африку, где он основал ашрам – общину, в основе существования которой были заложены брахмачарья, ахимса – ненасилие, сатия – правдивость. За первым, данным Ганди в 1901 г., еще неуверенным обетом воздержания в 1906 г. последовала окончательная клятва пожизненного соблюдения целибата – брахмачарьи. В таком его решении нашли отражение полные чувства вины воспоминания о собственной похотливости в связи со смертью отца и новорожденного ребенка, укоренившиеся культурные традиции почитания целибата, знакомство с положениями христианского аскетизма и другие влияния, включая метаморфозы, описанные Львом Толстым в «Крейцеровой сонате».
Ганди был прекрасно осведомлен обо всех порочных наслаждениях Толстого, его загулах и любовницах, зависимости от спиртного и табака. Когда великий писатель отрекся от всего этого, чтобы жить аскетической, набожной жизнью, Ганди был одним из его самых благожелательных сторонников. А когда Толстой не смог больше вести такой образ жизни, Ганди отказался его за это осуждать. Вместо этого он напомнил критикам Толстого, что лишь сам мужчина знал, с каким ожесточением он сражался за собственную духовную чистоту или сколько раз он одерживал победу над искушениями. (По иронии судьбы, «Крейцерова соната» была брачным манифестом Толстого только теоретически. К сожалению, сам он не мог придерживаться целибата, который проповедовал. Новая беременность его жены стала «настоящим послесловием к “Крейцеровой сонате”», язвительно писала она [561] . Однако Ганди понимал Толстого, которого до восьмидесяти двух лет терзала похоть.)
Брахмачарья, к сожалению отсутствовавшая в браке Толстого, чрезвычайно положительно сказалась на браке супругов Ганди. Кастурбай была согласна ее соблюдать, и Махатма перестал винить ее за то, что она выступала против его решения соблюдать целибат. «Я не мог покорить сердце моей жены, – писал до этого властный и деспотичный муж, – пока не решил относиться к ней по-другому, чем делал это раньше, и потому я восстановил все ее права, лишив себя всех так называемых прав в качестве ее мужа» [562] .
В основе брахмачарьи Ганди лежал индийский ее вариант с некоторыми изменениями, внесенными христианством и его собственными взглядами. Он стремился быть «евнухом Господа», используя христианскую метафору. Кроме того, он связывал целибат с постом или особой пищей – наваждением всей его жизни. «Из собственного опыта я знаю, что соблюдение целибата становится сравнительно легким, если человек обретает возможность контролировать свои желания» [563] .
В то или иное время кухня ашрама запрещала лук, соль и другие приправы, сахар, финики, смородину и молоко. Члены ашрама, как некоторым из них казалось, проводили слишком много времени, обсуждая вопросы, связанные с пищей, а именно – что они могли или не могли есть в каждый данный момент времени. «Иногда мне кажется, было бы лучше, если бы мы просто ели что-нибудь и ничего об этом не думали», – заметил один из них [564] . Часто соблюдался пост, который служил важным подспорьем в борьбе с сексуальностью.
Вернувшись в Индию, Ганди понял, что его конечная задача была еще более сложной и пугающей, чем борьба за независимость родины. Тем не менее он регулярно нарушал общепринятые предосторожности брахмачарьи, сводившиеся к тому, чтобы избегать соблазна, держась подальше от женщин. Вместо этого на деле он вступал в контакт с женщинами, которых приветствовал в своем ашраме и вызывал в их сердцах бурю чувств.
Так, Ганди любил прогуливаться с молодыми, нравившимися ему женщинами, положив им руку на плечи. Ревность среди его поклонниц была ужасной, в стремлении свести счеты они ссорились друг с другом. Его получившая широкую известность новая последовательница Према Кантак, обиженная насмешками других девушек – «Бапуджи [565] не кладет свою руку на твои плечи!», – очень расстроилась, узнав о правиле ашрама, гласившем о том, что Бапу мог обнимать только девушек моложе шестнадцати лет. А ей тогда было уже на семь лет больше. Она призналась в своей досаде Ганди, и тот посоветовал ей попросить разрешения у коменданта ашрама. Према отпрянула от него. «С чего бы это мне так сильно хотеть, чтобы ты положил мне руку на плечо, что я для этого должна у кого-то просить разрешения?» – дерзко огрызнулась она.
Но как-то ночью она услышала, что Ганди упал около туалетов, ослабев от поноса, вызванного экспериментами с едой. Према помогла ему добраться до постели, поддерживая его еле двигавшееся тело, которое прижимала к своему. После этого правило ашрама было забыто, и Бапу часто по вечерам прогуливался с Премой, которая однажды поцеловала его руку и воскликнула: «Рука, пошатнувшая трон Британский империи, обнимает меня за плечи!» [566]