К XIX в. острое чувство унижения, которое испытывал Балатри от кастрации, стало переходить в коллективное сознание любителей оперы. Хормейстеры и виновные родители начали сочинять истории о том, как на их попечении оказались неизменные на протяжении жизни мужские сопрано. Одним из самых типичных объяснений было такое: «На него напал кабан, повредил его половые органы, и ему потребовалась операция» [874] . В конце концов, через двести лет, приводивших слушателей в состояние транса, такое положение завершилось. Опере больше не были нужны кастраты, хотя хор Сикстинской капеллы и другие церковные хоры Рима продолжали использовать кастратов, особенно изувеченных специально для этой цели. Последним из известных оперных кастратов был Алессандро Морески, в 1903 г. сделавший граммофонные записи, а в Сикстинской капелле выступавший до 1913 г. [875]
Большая часть кастратов (но не Фаринелли) были мальчиками из бедных семей, чьи родители стремились добиться большего. Первым шагом на этом пути становился визит в консерваторию для оценки голоса. Положительный ответ означал возможность кастрации, и родители начинали заниматься подготовкой к нелегкой процедуре. Доктора, специализировавшиеся на нелегальной операции, в основном жили в Болонье. Ребенка одурманивали опиумом или каким-нибудь другим наркотиком и сажали в ванну с очень горячей водой, где он сидел, пока не начинал терять сознание. Тогда хирург обрезал протоки, ведущие к яичкам, которые позже съеживались и высыхали.
Выживавших пациентов принимали в консерватории, где они учились до десяти лет. Поскольку их считали хрупкими и болезненными, им давали лучшее питание и более теплые комнаты, чем сексуально не искалеченным студентам, за их здоровьем тщательно следили. Тем не менее многие из них ненавидели учебу и сбегали. У других, хоть они и считались сопрано, голоса были невыразительными. Истинная проблема, возможно, состояла в интенсивности и объеме работы: шесть часов уроков в день, а в дополнительные часы – занятия на клавесине и музыкальная композиция.
В возрасте от пятнадцати до двадцати лет, после успешной сдачи нескольких экзаменов, кастрата ждал оперный дебют – в роли женщины. Его незрелость, женоподобная внешность и восхитительный голос обеспечивали ему незамедлительное поклонение. Его окружали почитатели, в него влюблялись как женщины, так и мужчины. Казанова, например, так описывал свое первое впечатление об одном кастрате:
В хорошо скроенном корсете его талия казалась талией нимфы, и почти как невероятное воспринимался тот факт, что его грудь была ничуть не хуже – ни по форме, ни по красоте – женской груди; но самое главное состояло в том, что все это было достигнуто за счет чудовищного увечья [876] .
И действительно, разница между стройными, безусыми сладкоголосыми молодыми людьми, изображавшими на сцене девиц (с подкрашенными губами, ниспадающими локонами, в женском платье), и нормальными актерами-мужчинами, которые играли женщин раньше, была:
Здесь видишь крепкую пастушку в непорочно белых одеждах с чуть пробивающейся нежно-голубой бороденкой и выпирающими ключицами… сжимающую букет цветов в кулаке, которым, наверное, вполне можно было бы сбить с ног Голиафа, и толпу молочниц, выходящих на звук ее широких шагов [877] .
Кроме того, кастраты были прекрасно обучены и отлично разбирались в музыке. Тем не менее некоторым не удавалось набрать достаточно высокий балл, и их посылали на гастроли в провинциальные оперные театры.
Несмотря на положение звезд, кастраты нередко сталкивались с чувством сильной неприязни, порой даже ненависти. Ревнивые коллеги и широкая публика с презрением относились к их кастрации, обвиняли их в искушении других мужчин гомосексуальностью и презирали за высокомерие и тщеславие. Многие кастраты были знаменитыми тайными возлюбленными, с которыми хотели грешить многочисленные поклонницы. Это определялось, во-первых, тем, что от них нельзя было забеременеть, а во-вторых, им не терпелось посмотреть, как выглядят знаменитые гениталии, составлявшие притчу во языцех. Все это внимание не улучшило образ кастратов по сравнению с нормальными мужчинами [878] . С их собственной точки зрения, такие сексуальные победы имели сладковато-горький привкус, поскольку закон запрещал кастратам жениться, и по крайней мере один из них умер из-за этого запрета с разбитым сердцем.
А что же происходило с кастратами, соблюдавшими целибат? На деле они были достаточно редки, хотя вполне вероятно, что блистательный Фаринелли оставался целомудренным, поскольку был стыдлив. Кастрат Филиппо Балатри тоже соблюдал целибат. Он боялся, что женщина скоро обнаружит его сексуальную неполноценность и утратит к нему интерес, и с присущей ему иронией так объяснял, почему не женился:
по милости Господа, за счет собственного трудолюбия и благодаря хирургу Аккорамбони де Люкка <я> никогда не женился на женщине, которая сначала меня бы немного любила, а потом стала бы на меня кричать.
Балатри указал в завещании, чтобы его труп не обмывали, как положено, «не только потому, что мне это представляется неприличным, но и потому, что я не хочу представлять себе, как они забавляются, разглядывая меня с целью разобраться в том, как устроены сопрано» [879] .
Оперные кастраты были уникальным типом евнухов. В отличие от китайских, османских и византийских евнухов, а также от подлинных хиджр, они редко соблюдали целибат, и целомудрие никогда не упоминалось в числе их качеств. Основную роль для них играли тембр, диапазон и сила их голосов, а не жизнь за пределами оперного театра. Хотя их часто презирали за перенесенное увечье и, как всем евнухам, по закону им запрещалось жениться, поскольку они не были способны к продолжению рода, большинство из них в сексуальном плане жили такой же активной жизнью, как и другие мужчины. В нашем повествовании они принадлежат разделу о целибате кастратов из-за их громкой славы. На деле кастраты являются доказательством par excellence [880] того, что если кастрация была не настолько жестокой, что напрочь убивала половое влечение, ее жертвы редко добровольно выбирали воздержание от тех типов сексуальных отношений, возможность которых определялась степенью их увечья. Но даже в этом случае должна была существовать комбинация важных стимулов соблюдения целибата и сильные сдерживающие факторы его нарушения. Большая часть кастратов, то есть частичные кастраты со слабой мотивацией к сохранению целомудрия в связи с безнаказанностью за его нарушение, тешили свою сексуальность примерно в той же степени, что и другие мужчины – известные артисты, всегда окруженные свитой обожавших их и доступных женщин (и некоторого числа мужчин).