Другим типом женщин, представлявшихся мужчинами и соблюдавших целибат, были бородатые святые женщины. Анкамбер [203] – дочь матери-христианки и отца-язычника, который правил в Португалии, – была одним из семерых или даже девятерых близнецов. Анкамбер, также известная под именем Вильгефортис, мечтала остаться девственницей и посвятить жизнь служению Господу, но отец проигнорировал ее стремления и обручил дочь с королем Сицилии.
Анкамбер молила отца изменить решение, но он оставался непреклонен. Тогда она стала просить о спасении Господа. Господь даровал ей избавление, ниспослав длинные свисавшие усы и волнистую шелковистую бороду. Несмотря на это, разгневанный отец покрыл голову внезапно обросшей усами и бородой дочери вуалью. В отместку Анкамбер сорвала вуаль с головы, чтобы ее сицилийский жених увидел невесту во всей красе. Тот вздохнул и тут же отменил бракосочетание. Отец, взбешенный тем, что его планы были сорваны, велел распять Анкамбер. Она приняла крестную смерть, претерпев мучения за девственность, которую Господь помог ей сохранить, избрав для этого средством мягкие волосы, выросшие у нее на лице.
Двумя другими бородатыми святыми женщинами были Галла – вдова, твердо решившая повторно не выходить замуж, и Паула из Авилы – девственница, испытывавшая такое отвращение к своему поклоннику, что убежала от него и попросила Иисуса ее искалечить. Он не отверг ее просьбу, и у нее тут же отросла густая уродливая борода, настолько изменившая ее облик, что обожатель ее даже не узнал.
Бородатые святые женщины уникальны в том смысле, что все они были избавлены от половых отношений с мужчинами внезапным появлением на лицах отталкивающего волосяного покрова, свойственного представителям противоположного пола. В каждом отдельном случае они были бессильны отстоять свою непорочность и в отчаянии обращались к Господу, даровавшему им то средство, в котором они нуждались. Интересно отметить, что святая Анкамбер стала святой покровительницей женщин, стремившихся «освободиться» от своих мужей (и этимологического происхождения уникального в своем роде глагола unencumber [204] ). Помолвка Анкамбер отражала их собственное отчаяние и безысходность, и без всякого глумления над ее судьбой – отросшей бородой и распятием на кресте – они испытывали к ней теплые чувства и подносили в дар овсяные лепешки, обращаясь с просьбой вступиться за них пред Господом, чтобы Он помог им в противостоянии супругам.
Некоторые, а может быть, многие из этих несчастных в браке женщин скорее всего просто ненавидели собственных мужей. Других, таких как Анкамбер, видимо, принуждали выходить замуж за нелюбимых, когда сами они стремились посвятить себя безбрачию и благочестивым делам. Они рассматривали несвойственную женщинам растительность на лице Анкамбер – так же, как Галлы и Паулы – в качестве подходящего средства, позволявшего защитить им свою непорочность.
В Древнем Египте слово «пустыня» использовалось для передачи образа тяжелой жизни впроголодь и непосильного труда на Ближнем Востоке. Она напирала на околицы деревень и окраины городов своей мрачной дикостью. Даже Александрию – самый красивый и развитый в культурном отношении город – от этого необузданного, дикого запустения отделяло всего пятьдесят километров.
Человек оказывался в пустыне внезапно. Он выходил из деревни, проходил мимо загонов для скота, миновал полосу земли, протянувшуюся между равниной, затоплявшейся водами реки, и крутым береговым откосом. Было видно, что это последняя пядь орошаемой и обрабатываемой земли, на которой жили люди. Дальше, за крутым, холмистым склоном простиралась беспредельная пустынная территория, открытая всем ветрам.
Пустыня была жутким местом – и в этом отчасти крылась ее огромная притягательная сила. Илья Пустынник прожил там семьдесят лет, и в современном ему источнике с восхищением говорилось:
обитель его находилась на вершине суровой, дикой, пустынной горы… Тропинка, которая туда вела, была такой узкой, что ступать по ней можно было только по его следам, потому что она была проложена среди острых камней, возвышающихся по обе ее стороны. Там у него было место в пещере под скалой [206] .
Даже сегодня бескрайнее пустынное пространство ужасает деревенских жителей; они боятся лая гиен и бурчания демонов, их очень трудно уговорить провести там ночь.
К пустыне вполне можно относиться как к грозному миру, внушающему людям страх. Но можно смотреть на нее и другими глазами, так, как видели ее многие христиане в ранний период развития христианства – как царство свободы, границы которого определяли внешние пределы вероломного мира цивилизации. Мужчина или женщина – такая, как Мария Египетская, – если не очень боялись кочевников, голода и холода, могли рискнуть туда уйти в поисках ответов для своей ищущей души и в надежде обрести там Господа, если им очень повезет.
Для двадцатичетырехлетнего Антония [207] , чей богатый отец владел процветающим хозяйством на окраине селения в Фаюмском оазисе, пустыня всегда простиралась до горизонта. Со временем она стала для него убежищем, спасавшим его от мира, от которого он отрекся, передав все владения совету своего селения и определив младшей сестре статус «глубоко верующей девственницы». Но сначала его смущала, тяготила и приводила в замешательство ужасная проблема – половое влечение, постоянно требовавшее удовлетворения по наущению дьявола. Антоний с таким исступлением и неистовством стремился противостоять дьявольским козням, что даже проходившим мимо людям было видно, как его терзала внутренняя борьба.