– Во-первых, зачем вам нужны материалы экспедиции и фотографии находок?
– Бизнес, баронесса, бизнес. Я не достаточно богатый человек, чтобы покупать подлинники артефактов. Да вы же и не продали бы мне, ну, например, что-нибудь из доспехов Ахилла. Я правильно понял? А жить как-то надо.
Мисс МакДугал удовлетворилась ответом. Итак, вскоре после экспедиции археологический рынок наводнится новыми подделками – или, выражаясь терминологией господина Булыгина, «копиями». В принципе это не ее дело. Каждый зарабатывает себе на хлеб как может. Да и особого вреда от деятельности бизнесменов типа хозяина дома для науки нет. Настоящий знаток на подделку не клюнет. А подлинников на всех, желающих украсить свои кабинеты и гостиные «антиками», естественно, не хватит.
– И еще, – продолжила девушка. – Откуда у вас подлинники тех вещей со Змеиного, о которых упоминается в научной литературе в том плане, что некогда они были утеряны и в распоряжении ученых остались лишь их оттиски в сургуче?
– Все довольно просто. Надо вам сказать, что у меня семейный бизнес. Еще мой дедушка интересовался археологией и делал кое-какие вещицы вместе с Рахумовским для Гохмана. Помните историю с тиарой Сайтафарна?
Еще бы не помнить! Бетси даже головой покачала от удивления. Знаменитый скандал с покупкой Лувром в 1896 году за баснословную сумму в двести тысяч франков золотом подделки – драгоценной тиары, якобы принадлежавшей скифскому царю Сайтафарну, жившему во втором веке до Рождества Христова. Был шумный процесс, на котором выяснилось, что все это дело рук одесского торговца древностями Гохмана. Именно по его заказу талантливый ювелир Рахумовский изготовил тиару.
– Так вот. После революции Гохман эмигрировал в Германию, оставив бизнес на моего деда. Тот пригрел бедного и всеми забытого Рахумовского, и вместе они провернули не одно красивое дело. Однажды к ним пришел знаменитый одесский вор Михаил Япончик и предложил узелочек, в котором лежало несколько премиленьких вещиц. Откуда он их взял, дедушку не интересовало. Купил без разговоров. Я так понял, что вам было бы любопытно на них взглянуть?
Из ящика стола Булыгиным была извлечена большая коробка черного дерева. Он открыл ее, и восхищенному взору Бетси предстало целое сокровище. Геммы, камеи, перстни, от которых остались одни описания да оттиски. Как зачарованная смотрела баронесса на бесценные предметы, безвозвратно потерянные для науки.
– Что, впечатляет? Я правильно понял? – самодовольно ухмыльнулся «большой человек».
Он наклонился над коробкой, всем своим видом напомнив Бетси хищную птицу, поковырялся там длинными худыми пальцами музыканта и выудил на свет Божий что-то небольшое и блестящее. Повертел перед глазами и со вздохом протянул Элизабет.
– Я так понял, он вам понравился. Примите в знак моего искреннего восхищения вашими талантами и как залог нашего союза.
Это был тот самый перстень с храмом и змеем, который так заинтересовал девушку в антикварной лавке. На сей раз подлинный. С гладким ободком.
– Не жалко? – Девушка нерешительно взяла перстень.
– Конечно, жалко! – охотно согласился Булыгин. – Так что берите быстрее и уезжайте. Вас проводят.
Утром Элизабет была разбужена пронзительной трелью телефона. Звонил Мягков, сообщивший, что вчера целый вечер не мог с нею связаться и был страшно обеспокоен, не случилось ли чего. Бетси успокоила парня, сказав, что допоздна гуляла по городу.
– Каковы планы на сегодня? – поинтересовался «Экшен Мэн».
– Собираюсь наведаться в Археологический музей. Вчера так и не вышло.
– Компаньон не нужен?
– Нет, спасибо, Саша, – невольно улыбнулась девушка. – Я привыкла работать в одиночку. Так лучше думается.
– Ладно, – обиженно буркнул молодой человек. – Тогда так. Встречаемся завтра в Морпорту в восемь утра. Причал номер шесть. Как, не рановато?
– «Морпорт» – это, как я понимаю, просто «порт»? Хорошо. Я привыкла вставать рано.
Здание Археологического музея было одноэтажным, желтого цвета, с античным четырехколонным портиком. Типичный для конца XIX века неоклассицизм.
Поднявшись по ступенькам, Элизабет вошла в вестибюль, где были выставлены копии и подлинники античных статуй. Всего в музее было десять экспозиционных залов. Быстренько пройдя первые два, посвященные Северному Причерноморью в первобытную эпоху, Бетси вошла в третий зал, где были представлены экспонаты из античных городов.
Она без особого интереса осмотрела выставленную в самом начале зала голову скульптуры воина с Кипра, затем несколько витрин, в которых были представлены находки с острова Березань, преимущественно образцы расписной греческой керамики. Приглянулся ей лишь чернофигурный ле-киф со всадниками. Надпись гласила, что он был сделан в Ольвии в шестом веке до Рождества Христова. Сама Бетси отнесла бы его к началу или даже к середине пятого века.
Следующая витрина была посвящена острову Змеиный. Все как и ожидалось: несколько монет, обломки посуды с процарапанными посвящениями Ахиллу…
Больше всего девушку заинтересовала мраморная глыба, являвшаяся, если верить табличке, подножием статуи великого героя. Она не поражала особыми размерами – сантиметров восемьдесят в длину, семьдесят в ширину и около тридцати в высоту. Нижний левый угол постамента отбит, задняя часть тоже слегка отколота. На поверхности плиты имелись следы креплений статуи в виде ступней человека, справа же от них находилось какое-то странное углубление для неизвестного атрибута.
Опытным взглядом девушка определила примерные размеры статуи. Исходя из пропорций между длиной ступней и ростом, можно было предположить, что высота скульптуры составляла около двух с половиной метров. Если это то самое золотое изображение Ахилла, о котором упоминают античные источники, то это более двухсот пятидесяти фунтов драгоценного металла.
«Однако! Лакомый кусочек!» – невольно подумала мисс МакДугал.
На пьедестале имелась также полустершаяся надпись, расположенная в две строки. Суть ее была в том, что некий ольвиополит, сын такого-то (к сожалению, имя не сохранилось) посвятил эту статую Ахиллу, владыке острова Левке (Белого).
– Это был Тимострат, сын Алкиния, – раздалось откуда-то из-за спины.
Девушка быстро обернулась. Перед ней стоял мужчина весьма примечательной внешности. Нет, он не был красив, скорее… Скорее его можно было назвать совершенным. Казалось, ожила и заговорила одна из выставленных в музее античных статуй – высокий, широкоплечий, с царственной осанкой и гордо посаженной головой. Белокурые волосы золотистыми кольцами ниспадали на плечи. А вот лицо… С лицом было что-то не так. Бетси даже не сразу поняла, в чем дело, и лишь когда незнакомец улыбнулся, сообразила. Шрам! Глубокий шрам от уха до подбородка.
«Не пуля, – почему-то подумалось, – скорее ножом. Этакий Балафре!..»
…Почему-то она назвала незнакомца по-французски. Впрочем, все правильно: «Балафре» – Иссеченный Шрамами. А может, в памяти всплыла читанная в детстве «Анжелика»?