– А Басмач?
– Ждет суда.
– А Кацо?
– Да только что вышел.
Практически все мужское население Казани побывало там, в местах не столь отдаленных. Раньше, в сталинские времена, сажали по уголовке в основном за воровство, потому что в те годы «червонец», то есть десять лет, давали и за кусок, и за вагон украденного, ну а в последующие годы – за другие, самые разнообразные преступления.
Не избежал своей участи и Рафка. И в свои восемнадцать лет сел на три года по «хулиганке». Сидел, правда, не в городе женихов Магадане, а на своей же родной улице, всего в пятистах метрах от собственного дома. Улица наша была весьма своеобразной. Главными достопримечательностями являлись находящиеся на одном облезлом конце тюрьма и химический комбинат, а на другом – неработающая в те годы мечеть и городская больница.
Вся наша «стрит» состояла из деревянных домишек, и в каждом дворе жили соседи и знакомые, которые обитали в этой слободе с рождения и до смерти, ну и, разумеется, были в курсе всех событий, происходящих тут. С двух до шести лет я прожила в Казани, затем в школьные и студенческие годы ежегодно приезжала сюда на каникулы, и, надо сказать, это были одни из самых счастливых лет моей жизни. Здесь оставались друзья детства, находились мой детский садик, дача, куда мы выезжали на лето, и бабушкин домик, где мы жили одной, хотя и не всегда дружной семьей. Меня, малышку, опекали мои двоюродные брат и сестра, которые учили свою младшую сестренку блатным песням, и я с огромным удовольствием распевала их во все горло в детском саду:
Сидели мы на крыше, а может, еще выше,
А может быть, на самой на трубе с тобой,
Но ты мне изменила, другого полюбила,
Зачем же ты мне шарики крутила?!
Надо сказать, мои кузены и кузины очень меня любили, а особенно Рафка, который впоследствии даже свою дочь назвал в мою честь.
Первая отсидка не отбила у юноши любовь к криминальной романтике, хотя после освобождения он закончил ПТУ по какой-то там рабочей профессии (то ли токарь, то ли слесарь) и даже успел поработать по специальности пару месяцев, но… улица и дружки оказались милее, а возможно, это было уже призвание.
И вот что странно: при всем своем бунтарском уголовном характере, тем не менее, по человеческим качествам, в лучшем смысле этого слова, мог многим нормальным людям дать фору. Он никогда не матерился. Самым ругательным словом в его лексиконе было «животное» и все! Не пил, не кололся и не имел ни капли агрессии, но в жизни был заточен только под криминал.
Страшное случилось через несколько лет после первой отсидки. В тот момент, как сейчас помню, его мать и сестра гостили у нас в Ленинграде, и в один из дней, проснувшись, сестра рассказала странный сон. Она увидела внизу эскалатора брата в черной одежде. Он протягивал к ней в безмолвной просьбе руки. Дина хотела спуститься к нему, но никак не могла перешагнуть невидимую границу. В сильном волнении она, словно предчувствуя беду, постоянно повторяла:
– С ним что-то случилось!
И действительно, как ответ на это прозвучал страшный телефонный звонок. Рафку арестовали за убийство. Он застрелил человека!
Что пережили его родные и близкие, сложно выразить словами. Даже среди остальных родственников, не говоря уже о друзьях и знакомых, они оказались изгоями, найдя поддержку только в лице нашей семьи. Отвернулись практически все! Удивляться здесь было нечему, потому что на дворе стоял 1978 год и наличие уголовника в семье считалось явлением позорным, а не предметом невероятной гордости, как сейчас. В те времена еще не было моратория на смертную казнь – расстрел, как высшую меру, довольно эффективно странствующую по стране, уничтожая тех, кто просто не имел права на жизнь и бытие в нашем человеческом обществе, но… Рафке крупно повезло, и, несмотря на требования пострадавшей стороны о высшей мере наказания, ему дали тогда максимальный на тот момент срок, ни много ни мало – пятнадцать лет! Сейчас бывает, дают сроки и подлиннее за более жуткие преступления, только вот до самого конца почти никто не досиживает, получая, как правило, условно-досрочное освобождение. Рафке же пришлось чалиться от звонка до звонка все пятнадцать лет и, как стало известно потом, совершенно зря, потому что… никого он не убивал, а просто взял чужую вину на себя… да… просто…
Красивый, молодой и здоровый парень, вот так, играючи, подарил свои самые лучшие годы исправительному учреждению! Исправительное учреждение вроде бы должно исправлять специфический контингент и наставлять на путь истинный всех заблудившихся в этой жизни людей, но… каждый второй, если не первый, выходящий из этих стен, с невероятной бодростью и оголтелым энтузиазмом опять принимается за криминальную деятельность. По идее, страх попасть за решетку или опыт пребывания там должны напрочь отбить всякое желание заниматься противоправными делами, но бесконечная раскрутка в средствах массовой информации «романтики» и «подвигов» криминальной жизни, а также стремительное обогащение таких же, в общем-то, преступников, но, к их счастью, находящихся с законом на дружеской ноге, вызывают зависть, не давая расслабиться и перейти на рельсы иной, честной, но не богатой жизни, с фиксированной небольшой зарплатой и ежедневной почасовой работой и так почти до конца жизни.
А хочется всего и сразу! Есть огромное желание вкусно жрать, сладко пить, трахать самых красивых баб, носить шикарные шмотки и украшения, отдыхать за границей, развлекаться и жить на полную катушку, особо не утруждаясь. Только вот все это стоит очень приличных «бабок», а где их взять, чтобы хватило на всё и сразу? Отбирать у других, более трудолюбивых и трудоспособных сограждан, не останавливаясь ни перед чем, с легкостью устраняя препятствия, в том числе и физически.
Рафка сумел пережить эти долгие годы плена, в который он сдался сам, добровольно, искалечив свою единственную жизнь. Если бы нам давалось несколько жизней, можно было бы одну из них потратить на отсидку в тюрьме, но в нашем случае желательно все же прожить эти годы достойно и свободно на воле, чем за толстыми стенами горькой неволи.
За эти бесцельно прожитые за решеткой годы мой братишка потерял практически всё: жену, которая ушла от него к более благополучному и успешному мужчине; здоровье, получив целый «букет» страшнейших заболеваний, таких как отит, язва желудка и туберкулез; любимого отца, на похоронах которого он быть так и не смог. К счастью, остались любящие мать и сестра. Мы были уверены, что из колонии Рафка уже не вернется, но он оказался крепким «орешком» и, пройдя все круги ада, нашел в себе мужество все пережить и выбраться из-за колючей проволоки живым, хоть и не совсем здоровым.
Было самое начало девяностых. Его ждали совершенно другая страна, чем та, которую он оставил ровно пятнадцать лет назад, но все те же дружки, с которыми тусовался еще в годы застоя. Времена разительно изменились, и дворовые команды, превратившись в устойчивые банды и группировки, активно делили страну, подминая под себя зарождающийся бизнес и расправляясь со всеми, кто периодически вставал на их пути. Бывшие школьники и пэтэушники в мгновение ока становились людьми чрезвычайно богатыми и влиятельными. Половина наиболее дерзких «казанцев» перебралась в Москву и делала серьезный бизнес там.