Через три дня Эльку отправили в местную школу, и на наше удивление, ребенок, хоть практически и не знал языка, пошел туда с радостью. В первый же день общительная Элька подружилась с ребятами и все последующие дни до отъезда с удовольствием посещала местное учебное заведение.
В последние перед эмиграцией годы, работая с детьми в качестве преподавателя танцев, я выезжала с ними на гастроли в Гамбург. Это было мое первое посещение Германии и вообще заграницы. За зарубежную поездку в творческом центре между педагогами и коллективами шла беспрецедентная борьба. В конечном итоге в списке счастливчиков оказался мой танцевальный коллектив, состоящий исключительно из мальчиков, детский театр мод с невнятной руководительницей Юлией Владимировной и цирковой кружок под руководством педагога по фамилии Петров. Кроме того, с нами, разумеется, поехала заместитель директора дома творчества, бывшая комсомольская функционерка Нина Алексеевна и задрипанный корреспондент одной из питерских газет Валера, собирающийся в ближайшее время впервые стать отцом. В его функции входило освещение нашего заграничного турне.
По приезду в Германию нас поселили в доме престарелых в пригороде Гамбурга, где мы тоже дали концерт для стариков, вызвав неподдельный восторг последних. Ребята с успехом выступали в школах и на уличных площадках. Выступления чередовались с экскурсиями и прогулками, педагоги парами выезжали в город, чтобы побродить по изобилующим товарами магазинам. Настал и наш, с циркачем Петровым, черед, и, оставив детей на попечение других руководителей, днем мы выехали в Гамбург, где приятно провели время до вечера. Вот только с наступлением темноты очень растерялись, не зная и не ведая, как нам добраться до нашего местопребывания. Кое-как разузнав, какой автобус идет в те края, а надо сказать, что ни Петров, ни я немецким не владели, мы вошли и купили билеты, не зная точно на какой остановке выходить. Водитель ничего объяснить нам не смог, за окошком стояла кромешная тьма и, в отчаянии обсуждая с Петровым катастрофическую ситуацию и оглядывая редких пассажиров, я в сердцах произнесла:
– Господи! Да кто-нибудь знает, когда нам выходить?!
И тут, как гром среди ясного неба, раздалось на чисто русском:
– Я знаю!
Парень, оказавшийся бывшим соотечественником, буквально за руку привел нас к воротам нашего временного пристанища, за что мы были ему безмерно благодарны. Стало понятно, что тут полно земляков и даже без знания языка никогда не пропадешь!
Последний день перед отъездом из Гамбурга мы, взрослые, по давней русской традиции отмечали бурно и, разумеется, водкой. За душевными разговорами и не заметили, как в ход пошла вторая бутылка! А с утра, выйдя с вещами на улицу, я просто ужаснулась, увидев общество, стоящее во дворе. Складывалось впечатление, что половина собравшихся – пациенты психиатрической клиники. На моих мальчишках сидели ковбойские шляпы из отдела игрушек, а за пазухой торчали игрушечные пистолеты и сабли. Детские мордашки прятались за веселыми мультяшными масками! Не лучшим образом после вчерашнего бурного междусобойчика выглядели и взрослые. Особенно своим неадекватным видом выделялся журналист Валера, третью бутылку водки вылакавший лично. Он с трудом стоял на ногах, держась за больную головушку, на которой почему-то красовалась шапка с заячьими ушами, а рядом с ним притулились два тряпочных мешочка, куда он сложил подарки для жены и новорожденного, купленные на блошином рынке! И представьте себе, мешки с перепоя упаковал изнанкой наружу! А еще творческий человек, черт побери, пресса! Даже не знаю, как такой безумный коллектив пустили в самолет! Однако позже Валеркины хвалебные дифирамбы в питерских газетах, посвященные нашему гастрольному турне, затаив дыхание, читали всем коллективом. Вот такой оказалась моя первая встреча с Германией!
Всё в этой стране превосходно и замечательно, одно плохо: открываешь окно, а в городе… немцы! Но не всё так безнадежно, как кажется. А вообще-то эмиграция эмиграции рознь. Уехавшим в Америку родные и знакомые пишут письма с вопросами:
– Ну что, как вы там устроились? Как Америка?
– Да всё отлично, – отвечают переселенцы, – мы здесь обожрались, обосрались!
– А как Америка, понравилась?
– Америка? Да черт ее знает, мы же туда не ходим!
Но если они там с Америкой не контачат, то мы тут с Германией должны обязательно подружиться!
Через несколько дней на доске объявления вывесили списки еврейцев, отъезжающих в разные хаймы, где мы должны были дожидаться полного оформления документов для постоянного здесь проживания. Рядом с нами активно тусовалась девица, многодетная мать, которую из-за аномального второго ряда острых зубов Элька прозвала Акулозубкой. Мы здорово перепугались, что придется ехать в лагерь вместе с ней и тремя ее грудными детьми, с которыми пришлось бы возиться по дороге и нам. К счастью, нашими попутчиками стала молодая семья. Они прибыли сюда откуда-то из-под Херсона. Сам глава семейства Гена (жена называла его на украинский манер – Хеня) русский, а его супруга Мира – еврейка. Их старшая дочь Оксана резко отличалась от общительной Эльки своим капризным характером, за что сразу же получила от дочери прозвище «Колебала», потому что за всю дорогу до хайма достала всех!
Микроавтобус въехал в пустынный двор лагеря ранним утром, когда все обитатели, прибывшие сюда раньше нас, еще спали. Вывалившись со своими пожитками, мы пошли оформляться в кабинет к начальнику. Управлял лагерем довольно нечистый на руку (как оказалось потом) господин Шульц, выходец из ГДР. Он прекрасно говорил по-русски и, по-видимому, за такое достоинство и был поставлен на эту должность. Поговаривали, что в недалеком прошлом директор являлся сотрудником органов безопасности ГДР «Штази» (Stasi), а вот теперь охотно приглядывал за эмигрантами, прибывшими с Востока. Нас поселили на верхнем, третьем, этаже. Комнатка была маленькая, но с отдельной ванной, в которой имелась даже душевая кабинка. В общем, устроились с комфортом. Наш летний курортный отдых начался.
После обеда Шульц собрал всех обитателей хайма у себя в кабинете и представил вновь прибывших соотечественников, то есть нас. В лагере обитало одиннадцать семей, которые соседствовали и уживались друг с другом, несмотря на различия в характерах и социальном статусе. Самой развратной и чопорной показалась нам молодящаяся тетка лет сорока, которую все называли Янка-художница. Она проживала со своей дочерью Светой, симпатичной и приветливой девушкой. Художница была женщиной одинокой и очень старалась прихватить тут какого-нибудь мужичонку, будь то местного аборигена или из числа женатых обитателей хайма. Наверное поэтому никого не стесняясь, всегда прыгала во дворе в одном уж слишком откровенном бикини, а проще говоря, в трусах и бюстгальтере, из которого постоянно вываливались ее аппетитные перси.
Обитала тут и командирша своей семьи, гром-баба Верочка. Вместе с ней прибыла и вся ее тихая родня: сыновья Вадик и Толик, муж Петя и невестка Нина. Крепкой рукой и с большим успехом управляла Верочка своим подкаблучным хозяйством, потому что никто, кроме самой Веры Лейбовны, в этом запуганном коллективе и пикнуть не смел. Они, как старообрядцы, жили своей коммуной и в чужие дела не лезли, регулярно зарабатывая дойчмарки, перевозя на собственном автомобиле в город и обратно всех желающих прогуляться.