– Всю ночь там провела, да?
– Наверно, – я пожала плечами, так как не знала, сколько времени была без сознания после укола.
– Ну и как там?
– Неописуемо, – фыркнула я и вспомнила, что совсем недавно уже отвечала подобным образом на схожий вопрос.
– Я слышала, ты из буйных? – девушка красноречиво кивнула на мой браслет и со смаком облизала ложку. – Иллариону нос разбила.
Я потупилась, а она рассмеялась.
– Да ладно, не стесняйся! Мне всегда хотелось это сделать, а ты взяла – и сделала, – девушка округлила глаза и добавила тише: – Только больше так не делай. Это на первый раз тебе еще повезло, что быстро выпустили.
– Хорошо, – мне немного полегчало от того, что нашелся кто-то понимающий, – а как тебя зовут?
– Маша. Иванова, – она отодвинула тарелку и жадными глазами уставилась на мою.
– Что, правда? Маша Иванова?! – Я показала ей свой «бейдж».
– Правда, – она отклонилась, чтобы, в свою очередь, убедить меня надписью на робе.
– Супер. – Я покачала головой.
Заметив, что взгляд собеседницы то и дело возвращается к каше на моей тарелке, я вздохнула и подвинула порцию через стол: – Меня, вообще-то, Кира зовут.
– Ирина, – кивнула она и вооружилась ложкой. Пробубнила уже с полным ртом: – Спасибо тебе, Кира. Я ем, как слон, да?
– Да нет, – равнодушно отмахнулась я и не стала говорить вслух, что баланда не вызывает у меня аппетита. – Кушай на здоровье.
– Угу, – продолжила уплетать она, – ты погоди. Сейчас доем, и пойдем.
– Куда пойдем?
– Как куда? Устраивать тебя, где потеплее, – Ирина подмигнула, – мы своих не бросаем.
Неизвестно, почему она сочла меня «своей». Я понимала только одно: если бы меня привезли сюда немногим ранее, прямиком из дома отца, то одной этой фразы хватило бы, чтобы довериться и рассказать обо всех бедах. Но теперь… словно ком встал в горле. Я не чувствовала уверенности, что девушка, которая сама подошла и фактически предложила дружбу, желает мне только добра. Я уже ни в чем и ни в ком не чувствовала уверенности.
– А ты давно здесь? – решила поинтересоваться.
Ирина прожевала остатки каши и только потом ответила:
– Давненько. Я здесь уже почти старожил. Ты спрашивай, что интересует. Подскажу.
Она подмигнула, взгляд веселых карих глаз потеплел.
– Мне нужны лекарства, – я сдвинула рукав подальше и продемонстрировала ожог во всей красе, – рука ужасно болит. Терплю, конечно… но боюсь, что станет хуже.
Ирина отложила ложку и осмотрела мою рану.
– Вряд ли Илларион тебе что-то даст, – покачала она головой, – здесь никто не болеет. У всех есть фамильяры для лечения. Поэтому лекарства врачи применяют только тогда, когда это нужно им, а не нам.
– Стерилизация, – процедила я сквозь зубы.
– Ага, – беззаботно кивнула она, – они думают таким образом сократить наш вид. Не будут рождаться дети – и постепенно все лекхе вымрут сами собой. Хитро, да?
Я не могла подобрать цензурное слово, которое бы обозначило мое отношение к ситуации, и поэтому проворчала:
– Интересно, кому пришла в голову эта блестящая мысль?
– Как кому? – удивилась Ирина. – Правительству, конечно. Министру здравоохранения.
– Ты разбираешься в таких вещах? Разве лекхе интересуются политикой?
К моему удивлению, она быстро отвела взгляд. Сделала вид, что озаботилась состоянием ожога.
– Если в рану не попадет грязь, то все может зажить. Но меня волнует тот участок, который находится под браслетом, Кира. С фамильяром все было бы гораздо проще…
Сложилось ощущение, что моя с виду жизнерадостная и открытая собеседница что-то недоговаривает. Но она оставалась единственной, кто мог хоть как-то помочь. А наличие тайны напоминало в чем-то ситуацию Ивара.
– У меня нет фамильяра. – Я посмотрела ей прямо в глаза.
– Да уж вижу. – Ирина кивнула в сторону браслета.
– Нет, ты не поняла…
– Я все поняла, Кира, – ее лицо резко стало серьезным, – но поверь, никому здесь нет разницы, почему у тебя его нет.
– Как ты… догадалась?
Она отодвинула пустую тарелку.
– Ты ударила врача. Никто и никогда не поднимал здесь руку на персонал. С нами можно делать, что угодно, – она обвела жестом помещение столовой и показала на жующих лекхе, – но мы не готовы дать настоящий отпор.
Что-то подобное уже говорил мне Ивар. Да я и сама убедилась, что лекхе были на редкость миролюбивым народом. В чем и заключалась их беда.
– Но в камерах был еще кто-то, – задумчиво протянула я, – Тимур, кажется. За что же его туда посадили?
Ирина выпрямила спину, стиснула пальцы рук и нагнулась вперед через стол.
– Ты видела его? – Напряженным голосом спросила она.
– Нет… – растерялась от такого напора я, – не видела… только слышала…
– Как он там? С ним все хорошо?
Я прищурилась.
– А ты его знаешь?
– Сначала ты ответь: с Тимуром все хорошо?
– Ну… – я задумалась, – его голос звучал нормально. Правда, говорил какие-то странные вещи, и я подумала, что он немного не в себе.
Ирина издала странный звук. Круглыми глазами я наблюдала, как ее губы искривились в улыбке, а из уголка глаза вдруг упала на стол слезинка. Никогда не видела, чтобы кто-то мог радоваться и плакать одновременно.
– Ты точно его знаешь, – покачала я головой.
Она кивнула.
– Тимур – мой муж.
– Черт! – Теперь стало ясно, почему Ирина первой подошла ко мне и уточнила, из камер ли я пришла. Видимо, уже тогда хотела поинтересоваться судьбой мужа, но не решалась.
– Он – единственный лекхе, который может дать отпор, – развела она руками. – Поэтому его держат там. Даже несмотря на то, что он не из первой категории социально опасных.
Меня захлестнуло волной сочувствия. Как же, наверно, грустно им быть разлученными друг с другом!
– Он – не единственный, – покачала я головой.
Ирина прищурилась.
– Твой мужчина – тоже лекхе?
– Похоже, что так.
– Он где-то здесь?
При мысли о том, что Ивар мог оказаться в этих застенках, холодок прошел по спине.
– Господи, нет! Он… остался там, снаружи. – Я не сдержала вздоха. – Надеюсь, он меня найдет.
Ирина растянула губы в грустной улыбке.
– Ты везучая, – она хлопнула ладонью по столу и вскочила на ноги, – ну пойдем, я все здесь покажу тебе, подруга. Мы ведь с тобой подружимся?