– Ребята, никто не может проверить ему пульс?
– Нет пульса… Они убили его! Гады!
Погибший парень немногим старше меня. На его месте мог оказаться любой другой, и я тоже… Он погиб ради нашей победы. Я не знаю, что делать, как вести себя – просто молча смотрю на него. Он мне незнаком, я ни разу не говорил с ним, увидел впервые здесь и сейчас – уже мёртвым. У него тоже есть родители, которые ждут домой. Наверное, невеста или жена. А вместо любимого человека к ним придёт смерть… Что за нелюди его убили?! За что? Какая гнусность – убивать безоружных, которые всего лишь пытаются спасти от гибели себя и своих близких! Свою страну!
Надо успокоиться, этого парня уже не воскресить. Кто знает, доживу ли и я до рассвета, вернусь домой?
Светает… Последняя ночь для того парня. Что происходит? С кем мы воюем, почему голыми руками? Хотя – что толку мне браться за автомат, всё равно не умею…
Тишина. Ничего не хочется делать, ни с кем говорить. Я могу прямо сейчас уехать домой – никто не помешает. Но не могу. Потому что тот парень погиб рядом со мной.
Вот уже утро наступило. Машины с завтраком едут. Аппетита особого нет, и всё же поем. Наверное, когда сюда ехал, я всё-таки надеялся, что обойдётся без крови. А вон как вышло…
– Ну, бойцы, кто хочет слушать «Эхо Москвы»?
– А они вещают?
– С перерывами, но – да. А кто хочет – тут и «Голос Америки» поймать можно, и «Немецкую волну».
Надо же: меня учили, что Америка и Германия – это враги или почти. А несколько часов назад я сражался со своими соотечественниками, которые чуть старше меня – и едва не погиб. А «вражьи голоса» теперь чуть ли не друзья. Тот парень из Франс Пресс, с которым я говорил вчера…
Надо бы позвонить домой – папа Вова и мама Лена наверняка беспокоятся. Надо же, как я их стал называть сейчас, когда смерть прошла в двух шагах.
Машины с завтраком, теперь уже порожняком, укатили. Снова тишина, ожидание. Наверное, днём ничего не случится, а вот ночью что будет…
Невольно смотрю на тех ребят, которые рядом со мной у баррикады. Все сердитые, мрачные… Наверное, и я такой же. Это из-за бессонной ночи? Или оттого, что на наших глазах погиб один из нас?
– Эй, слышали? Члены ГКЧП направляются в аэропорт!
Что он сказал? Путчисты бегут? Невероятно… Это, скорее всего, ошибка. Ложный слух. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Теперь, когда нарастает ощущение, что худшее вот-вот окажется позади, словно иголки вонзаются во всё тело – толкают куда-то. Ожидание становится невыносимо. Чтобы успокоиться, смотрю на ребят: многие прилегли поспать прямо на баррикаде. Наверное, это правильнее всего – расслабиться. Опасно доверять добрым слухам, вдруг обманут. И всё же пока кругом тишина… хотя и она может солгать.
– Эй, быстрее – к радио! Путчисты на даче у Горбачёва – в Крыму!
Мы все забываем про усталость – срываемся к радиоприёмнику. Да, точно… Может, я напрасно подумал про Горбачёва плохо? Или, наоборот, путчисты ехали к нему за инструкциями? Ещё немного – и всё выяснится. Как страшно ожидание…
Пойду, пожалуй, опять в Белый Дом – позвоню родителям. Глаза слипаются. Поскорее бы уйти отсюда – и спать.
– Ты куда, парень?
– Позвонить можно? Или уже нельзя?
Охранники внимательно осматривают меня. Неожиданно сзади раздаётся голос:
– Э, да это парнишка, который гэбиста взял!
Охранники с изумлением смотрят на меня:
– Что – правда, ты?
– Было такое… позавчера.
– Отлично, парень! Пропустите его, он герой.
Иду к знакомой комнате. Навстречу шаги.
– Вы к кому, молодой человек?
От моей усталости не остаётся и следа: Ельцин! Собственной персоной! В сопровождении трёх охранников, один из которых и обращается ко мне.
– Здравствуйте, Борис Николаевич. Мне надо позвонить домой. Можно?
– Вы были на баррикадах?
– Да, на Смоленской.
– Вы останавливали боевые машины?
– Брезентом? Ну… Было. Она сама потом уехала.
– Вы видели, как погибли люди?
– Нет. Видел, как одного парня боевая машина тащила.
– Нужно, чтобы вы дали свидетельские показания, но это потом. А сейчас – звоните и поезжайте домой. Завтра митинг – приходите.
– В котором часу?
– Не знаю, смотрите новости – объявят.
Ну, раз сам Ельцин разрешает уехать, значит, действительно – можно. Снова наваливается усталость, апатия. Побыстрее домой – принимать душ, ужинать, спать.
– Так это вы задержали позавчера майора КГБ? – внезапно спрашивает один из президентских охранников. Я с удивлением смотрю на него: по-моему, его при этом не было.
– Ну, я… А вы откуда знаете?
– Наше дело – всё знать, – усмехается он. – Счастливо вам, молодой человек! Успеха во всём!
Теперь, наконец, я могу позвонить? Захожу в комнату, берусь за телефон.
– Тётя Лена, это я! Сейчас еду домой! Мне сам Ельцин разрешил!
Теперь – на метро…
Вот я и дома. Едва открыв дверь, попадаю в объятия тёти Лены, и на меня сыплются её поцелуи. Ой… А у неё седина появилась… Это из-за меня? Кошмар…
– Мамочка, не плачь, пожалуйста! Всё уже хорошо! Мы победили!
Сейчас – в ванную. А теперь снова – к маме Лене, но теперь уже я её расцелую. Бедная мама Лена, что ей только довелось пережить за эту ночь, пока я воевал с путчистами…Могут быть у человека две мамы, два папы? У меня – есть.
– Андрюшенька, хороший мой! Садись, будем ужинать. Тебя ждали!
Я чувствую себя свиньёй. Что же было у нас в доме вчера, когда я не вернулся ночевать?! Но лучше разговаривать поменьше. За стол!
– А дядя Андрюша сделал революцию! – улыбаясь, заявляет Валечка. Я невольно смеюсь.
– Дай Бог, чтобы всё было отныне хорошо! – говорит мама, а папа вынимает бутылку советского шампанского. Мама бросает на него многозначительный взгляд, едва заметно кивает на Валечку.
– Да я что… Вино – потом, – покорно говорит папа. – Но ведь такое событие нельзя не отметить, верно?
– Потом – можно, – сурово заявляет мама, и я забываю, что ещё недавно они были для меня дядей и тётей. Они – самые близкие мне люди! И Валечка, и Рита! Пусть у нас всё будет хорошо, наконец! Мы это заслужили!
Ужин заканчивается, Валечка уже ушла спать, мы идём к телевизору. Куча новостей, но самое главное: мы победили. На баррикадах концерты, выступают популярные артисты и ансамбли, ходят разнообразные слухи, но всё это уже не важно.
А вот что важно – лица погибших ребят, которых своей кровью заплатили за нашу победу. Невольно встаю и смотрю молча… Рядом со мной стоят мои папа и мама…