— Услада, беги-ка ты к Рафалу. Авось он сумеет изгнать эту хворь да приведет Алеся в чувство.
Повторять не потребовалось — тучная Услада мигом скрылась из виду и понеслась к старому врачевателю. Человек он хоть был и пришлый, но в болезнях многое смыслил. В тех землях, где он родился, мудрецов не одна сотня жила. Почти на каждом крыльце можно было найти сведущего. А Рафала караванщики лучшим из лучших называли.
— Что ж за лихо на тебя напало, сынок? — спросил староста вслух, лишь только дверь захлопнулась за Усладой. Но ответом ему стала недвижимость единственного наследника.
— Эй, Череда! — послышался чей-то отчаянный крик со двора.
— Погодь, я скоро, — Череда бережно накрыл Алеся покрывалом и вышел на крыльцо. Там стоял кузнец. Его рыжая борода да такие ж огненные волосы топорщились в разные стороны, мятая и местами грязная рубаха была кое-как подпоясана, глаза полнились тревогой.
— Чего тебе, Щекарь?
— Сын мой пропал!
— Как пропал?
— А вот так — с вечера его никто не видел. Как ушел коней у каравана подковывать, так до сих пор не возвращался!
В этом месте русло реки забирало вправо, но плавно, оттого берег подступал к воде потихоньку, без обрывов. Подле раскинулся пышный куст лещины. Его широкие листья топорщились в разные стороны, обещая надежно оградить от чужого ока. Ворожея прислушалась, повертела головой, но кроме рыжеватых спинок белок, снующих туда-сюда по веткам деревьев, да сорок, делившихся промеж собой последними сплетнями, никого не приметила. Стало быть, одна. Милава стянула с себя одежу и, оставшись в нижней рубахе, ступила в реку. Течение мягко тыкалось в ноги, прохладная вода, еще не растерявшая купальской волшбы, зазывно искрилась на солнце. Ворожея поплыла, не переча направлению реки.
Там-сям к берегам пристали венки. Видать, многие из них принесло издалече. Девица наслаждалась нежным колыханием воды, мягкими прикосновениями намокшей сорочки, пузырившейся вокруг стана. Вне нужды нести тяжесть тела лодыжка почти не ощущала боли, а прохлада совсем успокоила боль. Вода баюкала и ласкала, вытесняя из головы ненужные мысли, прогоняла тревоги. Милава почти полностью погрузилась в ее мерное покачивание, когда резкий оклик заставил вздрогнуть:
— Ах вот ты где, паскудник! Ах ты зараза такая! — звенел женский голос. Милава тихонько подплыла ближе к камышатнику и, уцепившись за стебли, затаилась. Пышнотелая краса, навроде Услады (только крохотного роста), уперев руки в бока, принялась почем свет ругать молодца. Высоченного роста гигант, опустив нос, страшился даже пикнуть. Подле, спиной к реке, сидела светловолосая девица, от которой парень, видать, только-только отстранился. — Я, стало быть, тебя полночи по всей округе ищу, а ты тут с какой-то блудницей тискаешься!
— Это с чего ты меня блудницей кличешь? — воспротивилась светловолосая девица. Милава, стараясь оставаться неприметной, подплыла еще ближе и нащупала пальцами ног тинное дно — так оставаться на месте оказалось куда проще. Ворожея чуть развела камыш и пригляделась внимательней. Расшитая новехонькая рубаха на тонком стане чуть не подвела, но цепкая память дозволила распознать в светловолосой разлучнице знакомую даже со спины. Воста! Резковатые движения да сталь в голосе только подтвердили, что это и есть та самая спутница, коей ворожея помогла от Алеся отбиться. Вот те на, а тогда так о чести своей пеклась. Права была постояличиха: Воста ни капли не гнушалась купальских утех. Милава припомнила схожую сцену, что случилась ночью. Что, если той разлучницей тоже была Воста?
— Ну не я ж с чужими ухажерами в траве катаюсь! Как есть блудница! — налитая красавица топнула ножкой, но отдавать так просто своего молодца не собиралась. Видать, у неудачливых полюбовников далече дело не зашло. — Давай-ка собирайся!
— Я? — невпопад уточнил молодец с видом собаки, добре отхоженной палкой.
— А то кто ж? Иль ты еще какую блудницу поджидаешь? Я тебе дам по бабам шастать! Так огрею, что мать родную видеть не захочешь, не то что девичьи подолы! — Крепкий кулак угрожающе мелькал перед носом любого, вдвое возвышавшегося над пышнотелой девицей. — А ну шагай! Да куда ты?! Иль где-нибудь в кустах тебя еще какая полюбовница ожидает?
Милава сделала шаг назад, оступилась и чуть было не упала. Невольный плеск показался способным разбудить волота. Ворожея замерла. Стук сердца отдавался где-то в горле. Еще не хватало, чтоб ее тут обнаружили.
— Что ты… — попытался воспротивиться молодец.
— Лучше помалкивай! — гаркнула краса и потащила любого за ухо в сторону деревни. Еще долго до берега доносилась девичья брань. Но даже когда ее полностью поглотил лес, ворожея почему-то не смела шевельнуться.
— Ну, а ты чего там хоронишься? — Милава вздрогнула. — Иль за мной следишь? — не оборачиваясь, спросила Воста. И когда только она углядела в густом камышатнике? Никак всплеск услыхала.
Ворожея несмело вылезла из укрытия. Воста обернулась и прохладно рассмеялась, точно мстя за отобранного полюбовника:
— И где ж тебя так угораздило выпачкаться?
Милава вспомнила, что еще не успела обмыть лика, и спешно стала стирать остатки глины.
— Ну как ночка прошла? — немного отрешенно спросила смуглянка.
— Как и всякая иная, — уклончиво ответила Милава. Незачем девицу втягивать в свои трудности. Не хватало еще, чтоб Кукоба обратила свой черный взор на Восту.
— А теперича куда?
— В деревню, — ответила Милава и улыбнулась. Вдруг представший перед глазами образ мамки придал уверенности. — А ты?
— И я с тобой, — Воста сплела в косу свои светлые волосы, поднялась, стряхнула с нового платья травинки. Ворожея не посмела справляться о последующих замыслах смуглянки, ведь ту едва ли нынче с радостью селяне привечать станут. Вести в деревне скорее ветра разносятся. Но и Милаве никто ликования не выкажет. Авось разом легче будет. Где одну пнут, там от двух очи отведут. Ворожея ступила на берег.
— Да ты платье-то надень, — задорно улыбнулась Воста. — Иль надумала упущенное в купальскую ночь нагнать?
— Ой, и то правда, — усмехнулась Милава, поглядев на себя.
* * *
— Что с ним, дядька Рафал? Что за хворь на моего братца напала? — тревожилась Услада.
— Не гони лошадей, девка, — седой мудрец поглаживал свою длинную остроконечную бороду и думал. Его черные очи буравили красивое лицо Алеся, испещренное язвами да гнойниками. Кожа молодца еще блестела от сока смоковницы, коим Рафал обтер хворого. Многое лекарь повидал на своем веку, но с таким недугом столкнулся впервые. Когда последняя капелька чудодейственного снадобья высохла, врачеватель с ужасом заметил, что на язвочках нет и намека на зародившуюся корочку. Боле того, гнойнички теперь усеяли и виски и даже проглядывались меж корней русых волос на темени.