— За то, что ты — ведьмарка! — гаркнула Доморадовна.
— Нет, я не… — но тоненький протест потонул в пучине обвинений. Селяне кидались ими, точно каменьями.
— За то, что по твоему науськанью нечистики цельный обоз подрали! — рявкнул пьянчуга и, стиснув кулаки, пошел на Милаву. Вит угрожающе навис над «смельчаком», что только с девкой и мог сдюжить. Пьянчуга отступил, вытерев рукавом синеватый нос. Поди его пропитая сила не ровня налитой мощи крепкого младого мельника.
— За неведомую хворобу, что на Алеся наслала! — хором крикнули подружки.
— За бабку-ведьмарку! За кровавые подношения богам! За то, что село наше извести решила! За скисшие по вечере щи! За верного пса, что нынче на пороге подыхает!.. — страшные наговоры летели со всех сторон. Как водится, селяне смешали все в одну кучу. Своими же словами распаляли в себе незыблемую веру, что во всем повинна только Милава.
В какой-то миг ворожея уразумела, что не в силах больше различить отдельных обвинений. Крики переросли в сплошной гул. Она зажмурилась и попросила у богов сил выдержать все это. Тело саднило, голова разрывалась. Но больше всего Милаву страшило, что эта путаница не дозволит до Кукобы добраться и дар черный перенять. Вот тогда в селе взаправду начнут страшные дела твориться. Вот тогда тут наверняка Лихо Одноглазое с Моровой панной в разгул пойдут.
Из круговерти мыслей, что отделила ворожею от происходящего вокруг, ее выдернул и возвратил в явь окрик Вита:
— А ну назад! — одной рукой он поддерживал Милаву, другой же сжимал блестящий здоровенный охотничий нож. — Первому, кто сунется, не поздоровится!
— Ты что ж это, своих соседей порешишь за пришлую ведьмарку? — зашипела Доморадовна, стиснув петуха с такой силой, что тот, сдавленно крикнув, безвольно обвис.
— Порешу! Не сомневайтесь!
— Вит! Спрячь нож! — скомандовал староста, испепеляя люд недобрым взглядом. — А вы все отступите назад на десять шагов!
— Да она никак его приворожила! Потому-то наш Вит и сдурел! — снова встряла Доморадовна.
— Еще одно слово — и я тебя разом с ней в яму посажу! — пригрозил бабке Череда.
— Меня? — ахнула Доморадовна, выцедив пару скупых слезинок. — Да за что ж такое неуважение к пожилой женщине?
— Худо, Череда! Почто добрую женщину обижаешь? — вступился за Доморадовну пьянчуга.
Народ зароптал. Староста поспешил прояснить свою позицию:
— Коли человек смуту сеет — будь то молодец иль человек преклонных лет, — ему один путь: держать за то ответ. Так что не серчай, Доморадовна, но ежели не угомонишься — угрозу в жизнь претворю.
— Староста верно говорит! Так издревле повелось, — поддержал Череду один из кожевенников.
— Неча раздор вносить да суду праведному очи затмевать! — закивал брат-близнец.
Доморадовна с самым разнесчастным видом напрасно поруганного человека отошла в сторону.
— Ну, а покуда все не прояснится — пущай Милава в яме посидит, — нехотя огласил решение староста. — Оттуда она никому худого учинить не сдюжит. Там и навес и клеть имеются.
— Дядька Череда, помилуй, — взмолилась ворожея.
— Вит, отведи, — велел староста, не без тяжкого вздоха пропуская просьбы девицы мимо ушей. Ублажившийся приговором люд успокоился, негромко переговариваясь о разумности старосты.
— Поглядите, она ж моего Хохлатого извела, — охнула Доморадовна, обнаружив, что петух боле не шевелится.
— Уймись! — цыкнула Домна. — Сама птицу задушила! Неча было его повсюду с собой таскать!
Вот тут из глаз бабки хлынул поток неподдельных слез. Она гладила любимца, просила его ожить, но все было напрасно. Правда, громче, чем вполголоса, Доморадовна выть не смела: отчасти из-за страха пред ямой, отчасти из-за ощутимо отдавленной вдовицей ступни.
— Как же так, дядька Череда? — пискнула Милава, уводимая Витом прочь от сборища. — Воста! Воста!
Но смуглянка лишь глядела на ворожею бесцветными глазами. Она и не помыслила вступиться.
— Не трусь, — шепнул Вит. — Староста не даст казнить тебя без причины.
Казнить? Милава только и сумела, что поглядеть на мельника с открытым ртом. Вот ведь, всего-навсего к бабке явилась — помочь в Навье перебраться да злые чары от деревни отвадить. А тут… Ворожея малодушно вспомнила о матери, о счастливом времени и мирной жизни в крохотной хатке промеж болот. Но тут же взяла себя в руки и отогнала прочь не к часу зародившиеся мысли. Мать всегда наставляла: люди завсегда в помощи нуждаются, даже когда сами не ведают, что творят страшное. И коль уж ей случилось тут оказаться, видать, сама богиня Макошь такую судьбу посчитала надобным спрясть. Эх, кабы сил только достало.
Ворожея больше ничего не сказала, позволив мельнику отвести себя к яме. Темница оказалась подле места сборища и мельницы, но далече от села. Сама яма оказалась сухой, даже высокий навес имелся — такой свет пустит, от дождя заслонит, но и небо с солнцем с глаз пленницы скроет — никак некогда колодцем была. Вит помог ворожее присесть, а затем оттащил крепкую клеть, что не дозволяла невольнику сбежать. Хотя куда там, из глубокой ямы… Разве что птахой иль мышью летучей обернуться. Видать, селяне мыслили, что Милава еще и не на то годна. Ворожея грустно усмехнулась — ведали б они, что для оного обращения ей иль бабкину силу перенять надобно, иль самой черным ремеслом овладеть.
— Что ж, полезай. Я тебе лестницу скинул.
Милава молча повиновалась. Яма оказалась довольно широкой — можно было спать, вытянув ноги, но навес заслонял лазурное небо да солнце красное, от этого сделалось тоскливо.
— Ты не серчай на дураков. Все будет добре. Подожди малость. Я сухого сена для подстилки принесу да снеди какой-нибудь раздобуду. Коли у тебя еще какие просьбы имеются, так ты не стыдись — сказывай. Все, что смогу, исполню.
Девица мысленно порадовалась, что среди селян хоть кто-то сумел человечьего обличья не утерять.
— А котомку мою принести сможешь?
Вит нахмурился, видать, слова подбирал:
— Я поспрошаю у Череды, но навряд ли.
— Ты дурного не мысли — мне бы из травок, что я на Купалье собрала, мазь сделать — ногу да ссадины излечить.
— Э-э-э, не думаю, что люд дозволит. Но я к тебе дядьку Рафала пришлю — он знахарь знатный. Вмиг тебя от недугов избавит.
Милава кивнула и села. Вит стал вытаскивать лестницу. Его виноватое лицо говорило само за себя — мол, коли бы он решал, девица бы теперича свободу обрела. Затем настал черед клети. Ворожея вздохнула и стала ждать. Эх, только поутру она такой добрый план сложила, и вот на тебе — все наперекосяк пошло. Нутро неприятно засвербело — возродились мысли о Кукобе. Эх, вот о чем надобно было Вита просить — пущай бы бабку известил, что не по своей воле Милава к ней не явилась. Ворожея даже вскочила, но больная нога подвернулась, заставив девицу осесть. Она потерла больное место, помолившись богам, чтоб мельник поскорей возвратился.