— Откуда ты ведаешь? — с сомнением спросил один из кожевенников.
— Поживешь с мое — еще не такое разуметь станешь. Нельзя ее трогать. Нельзя туда соваться!
Близнецы замялись. Староста сказывал, что ведьмарка ночью шаталась по деревне…
— А давайте ее разом с хатой спалим! — предложил кто-то в толпе.
— И то верно! — тут же откликнулись другие.
— Нельзя! — отрезали кожевенники. — Вон деревья хату плотным кольцом обступают — пожар будет.
— Так вырубить их! — снова раздался голос средь селян.
— Это ж сколько времени займет! До утра не управимся, — тут же отверг мысль один из кожевенников.
— Да нет же! — прорезал боязливые шепотки звонкий голосок. Его хозяином оказался Гедка. Не обращая внимания на мамку, что пыталась его остановить, он таки пробился к самой хате. — Ее непременно надобно захоронить. Ведь охранительный круг кажный затереть сможет — вот тогда точно не видать покоя!
— А ну цыц! — зашипела на мальчика Доморадовна. — А ты попридержи своего юродивого!
— Не смей моего мальца обзывать! — крикнула Домна. Народ устрашился громких звуков — и со всех сторон во вдовицу полетели шиканья. Но женщину это уже не беспокоило. Теперича она точно ведала, что ежели кого тут и слушать, так только ее сына. — Его разум куда светлее твоего!
— Да ты совсем взбеленилась? Следом за сыном умом тронулась, коли подле померлой ведьмарки крик поднимаешь! — нашлась с ответом Доморадовна.
— Прекратите все! Незачем тут спор вести. Давайте-ка захороним ее, как пращуры велели! И дело с концом, — высказался один из кожевенников.
Люди одобрительно закивали.
— Снова! — хлопнула себя по бокам Доморадовна. — Коли так — я умываю руки. После пеняйте на себя. Ежели останутся те, кто пенять станет, — многозначительно заметила бабка.
— А что ты предлагаешь? — спросила Домна.
— Оставить так! Пущай ее хата ей могилой и служит. Через круг она не переберется — и деревню трогать не сможет.
— А ежели круг затрет кто? — уперла в бока руки Услада.
— Только одному человеку это надобно, — Доморадовна понизила голос.
— Кому? — нетерпеливо полюбопытствовали селяне.
— Внучке ее, Милаве!
— И зачем? Коли ты говоришь, она уже переняла черный дар, — Домна не покидала попыток завести размышления все ведающей бабки в тупик.
— Затем, что, покуда Кукоба станет по селу шастать да люд запугивать, Милаве никто не станет мешать черные дела творить!
— Этого никак нельзя допустить! — зашумели люди. — Ее надобно остановить!
— Но как? — взволновались другие.
— Ведомо как, — улыбнулась Доморадовна. К ней обратились лики всех селян. — Поймать да спалить!
— Вот болваны!
— Бестолочи пустоголовые!
— Ну что ты с ними делать станешь?!
Кожевенники на чем свет стоит ругали селян.
— И вроде ежели по одному, так и не совсем дураки.
— И поговорить можно.
— Ага, и чарку потянуть…
— А как толпой соберутся, так сразу тупеют. Точно наваждение.
— Иль волшба.
Близнецы переглянулись и пожали плечами — мол, а что, такое вполне могло быть. И дивиться тут особливо нечему, когда по селу волколаки шастают да мертвые ведьмарки. И продолжат шастать! А Кукоба так по вине самих селян. Это ж надо замыслить такую несуразицу — не дать ведьмарку захоронить, как завещали пращуры, да еще и внучку ее на костер отправить, а с той каждого, кто к хате сунется, — мол, раз сунулся, стало быть, приспешник.
— А ведаешь что? Надобно все ж нам возвратиться да силой Кукобу вынести! — предложил один из братьев.
Другой резко остановился, почесал голову:
— И то верно. Народ уже по хатам разошелся. А стражи никудышные — оглушить труда не составит.
— Может, просто свяжем? — Пшеничные брови сошлись на переносице.
— Тогда они нас выдадут остальным. На костер хочешь?
— Не, не посмеют, — засомневался кожевенник.
— А ежели посмеют?
— Пожалуй, твоя правда, оглушить вернее будет.
— Не, ну какие все ж болваны!
— Дураки!
Братья развернулись и направились к хижине Кукобы, только в обход.
* * *
Милава и так и этак пыталась выглядеть на подворье кузнеца. Пару раз приметила молодца, в котором из-за сплошной седины не сразу признала огненно-рыжего в недавнем минувшем Цвета. Он бестолково шатался из хаты в кузницу и обратно, словно никак не мог отыскать себе места.
— Эй, кузнец! — чей-то клич заставил Милаву схорониться за раскидистыми кустами шиповника. Ворожея отыскала в душистой растительности брешь и стала высматривать — авось про кузнеца что узнает.
— Нет его, — рассеянно ответил Цвет.
— А где ж? — удивилась постояличиха. — В такой час надобно в хате сидеть. Я бы и сама не пришла, но у меня замок в двери полетел. Надобно к ночи починить. Не то явится нечистик какой. А я все ж поодаль от деревни живу.
Цвет пожал плечами и уже развернулся, чтобы уйти, но постояличиха его остановила:
— А может, ты мне подсобишь? Ведь перенял батьковское умение. — На ее лике отразилась неуверенность в сказанном, но, видать, больше просить было некого.
Цвет поглядел на постояличиху такими очами, точно его попросили не замок починить, а забить кого-нибудь. Побледнел, замотал головой, затрясся, точно в лихорадке, да в один прыжок скрылся в хате.
— Совсем умом тронулся, — покрутила пальцем у виска женщина и подалась дальше по Ласкавне.
Ворожея дождалась, покуда та пропадет из виду, и подошла к хате кузнеца.
«Ничего, потерпи. Травки очистят твой разум, разбавят страшные воспоминания — и ты станешь прежним. Ну, почти», — подумала Милава и, убедившись, что никто ее не видит, коснулась двери костяшками пальцев.
— Я же сказал, что подсобить не смогу, — донеслось из избы.
Милава не отозвалась. Снова постучала.
— Я что, неясно сказал? — зло спросил Цвет и все-таки распахнул дверь, затем отпрянул.
Ворожея, приложив палец к губам, потеснила бледного, точно извалявшегося в муке, молодца. Притворила дверь.
— Чего тебе надобно? — проблеял Цвет, затравленно озираясь.
— Я помочь хочу, — спокойно пояснила Милава и прошла в избу.
Сын кузнеца поплелся следом.
— Вижу, совсем тебе худо сделалось после той ночи, — ворожея опустила мешок на лавку, развязала тесьму и принялась искать подходящие травки. Краем глаза она приметила, как расслабился Цвет, как невидящим взглядом зашарил по хате. — Есть у меня снадобье, оно поможет тебе к жизни возвратиться.