– Но Юсуф сам объявил нам войну.
– Он сделал это потому, что ваша инфантильная нация не понимает миропорядка и не согласна платить праведную дань! Соединенным Штатам лучше дать нам то, что мы требуем. Это обошлось бы вам гораздо дешевле, чем бездумное отрицание существующего положения вещей в мире. Вот увидите.
– Драгут, боюсь, мы более не верим вашим советам с учетом того, что вы лгали нам, предали нас и продали в рабство.
– Ага! Вам еще повезло, что вас захватил именно Хамиду Драгут, а не по-настоящему жестокий человек, как Мурат-реис! [7]
– Шотландец-предатель?
– Он надел тюрбан, но остался столь же мрачным и угрюмым, как его родина. Я замолвлю за вас словечко, но поверьте, он вовсе не такой милостивый, как я, Хамиду. Мурат выбрал доблесть под полумесяцем вместо рабства под крестом. Теперь он капитан всех наших корсаров и известен своей храбростью, умом и беспощадностью. У каждого раба есть эта возможность! В ваших отсталых странах рабство – это мука длиною в жизнь, это труд негров, которых вы презираете. В нашей просвещенной нации это всего лишь ступенька к богатству и даже свободе для тех, кто примет ислам! Наши христианские рабы живут жизнью проклятых, но рабы-мусульмане могут подняться до уровня своих хозяев. Такова мудрость Аллаха.
– Никто из нас никогда не обратится в мусульманство, – поклялся Кювье, – даже мы, ученые, сомневающиеся в Святых Писаниях.
– Тогда либо ваши обанкротившиеся семьи заплатят за вас выкуп, либо вы проведете остаток своих дней на каменоломнях, либо вас отдадут Омару Властелину Темниц. Неужели вы, ученые, не имеете здравого смысла? Послушайте меня: сейчас вас может спасти только здравый смысл.
Мы приближались к городу, откуда донесся приветственный залп пушек; флотилия Авроры дала ответный залп. Каждому новому дымку со стороны бойниц форта спустя секунду или две вторил дым одного из наших орудий, и грохот залпов гулял эхом над прекрасными бирюзовыми водами бухты. Мы скользнули меж рифов, приближаясь к причалу, на котором уже сгрудились толпы грузчиков, работорговцев, солдат и жен с закрытыми чадрами лицами. С городских стен донесся звук горна и барабанная дробь. Наш корабль встал у пристани, и изможденные голодом рабы вытащили на берег длинные гремящие цепи, к которым нас приковали кандалами на запястьях и лодыжках. Вес цепей не позволял поднять руки, и нам приходилось держать их опущенными так, словно мы пытались прикрыть свои промежности, что было недалеко от истины – так сильно были изодраны наши одежды после путешествия по подземельям Тиры. Грязные, небритые и тощие, мы выглядели как жалкие рабы, кем мы, собственно, только что стали. Мои ученые спутники мрачно рассматривали галдящую толпу, ожидая, когда нас поведут на рынок рабов. Здравый смысл? У нас осталась лишь одна карта, но мы не осмеливались разыграть ее. Мы думали, что знаем место, изображенное на палимпсесте.
Именно Смит, со своей любовью к географии, первым все понял. Он сказал мне об этом, когда меня вернули в трюм корабля Драгута после моего короткого рандеву с Авророй.
– Итан, мы все перепутали, – объяснил он мне шепотом, когда наш корабль снова взял курс на берега Африки. – Изгиб здесь – это вовсе не залив, а наоборот, полуостров, словно карту рисовали с ее изображения в зеркале. Как только я это понял, все сразу же встало на свои места. Я знаю лишь одну бухту в этой части мира с выступом точно такой же формы, и это Сиракузы на Сицилии, где Архимед делал расчеты и занимался зеркалом. А эта кривая здесь прочерчена вовсе не по суше, а по морю. У Фултона есть идея в отношении того, что же это, черт его побери, может означать.
– Я думаю, что это предел эффективности зеркала, – пояснил изобретатель. – До этой черты лучи зеркала обладали достаточной силой, чтобы воспламенять римские галеры.
– А символы могут относиться к местам на суше, которые хотели отметить авторы данной карты, – продолжал Смит. – Например, место, где спрятано зеркало Архимеда. Пещеры, форты, церковь.
Я посмотрел на пергамент. Крест располагался на полуострове, а символ, напоминающий замок, – на значительном расстоянии от города. Крест и замок соединялись подковообразной линией, а в месте сгиба кривой были нанесены волнистые отметины, словно обозначение реки. Рядом располагался овал, небольшие горбики, которые могли олицетворять хижины или пещеры, и стрелки со странными символами и бессмысленными цифрами.
– Я думаю, что тамплиеры начертили эту карту после того, как обнаружили зеркало, – прошептал Смит, – а спрятали ее на Тире в месте, известном только им: в подземных катакомбах.
– Значит, нам есть чем поторговаться! – воскликнул я.
– Однозначно нет, – воспротивился Кювье. – Неужели вы собираетесь передать ужасное оружие в руки пиратов-фанатиков?
– Не передать. Лишь использовать то, чем мы владеем, чтобы выбраться из этой затруднительной ситуации.
– Я лучше останусь рабом, чем дам варварам подсказку, которая может привести к уничтожению французского флота! – поклялся мой друг.
– Так точно, и британского флота тоже! – воскликнул Смит. – Право же, Итан, ведь и ваша страна тоже находится в состоянии войны с этими дьяволами. Мы не можем рассказать им, где находится смертельный луч.
– А где он? – спросил я, всматриваясь в карту.
– Мы не знаем точно, но рано или поздно они до этого додумаются. Даже если они узнают город, это значительно облегчит их поиски. Ваши фрегаты превратятся в плавающие костры, а ваши соотечественники сгорят заживо. Мы не можем купить свою свободу такой ценой. Смерть или бесчестие, помните?
– Конечно, – сглотнул я. – Тем не менее от одного намека ничего не будет.
Фултон покачал головой.
– Любой современный изобретатель наверняка сможет улучшить греческий дизайн. Мы не имеем права даже намекать на это!
Клянусь усами Зевса, меня угораздило попасть в рабство с достойными людьми, а это всегда рискованно, не говоря уже о том, что со мной это впервые.
– Но они все равно заберут у нас палимпсест и могут прийти к такому же заключению, – попытался я переубедить их; при этом вовсе не малодушничал, а лишь пытался размышлять практично.
– Единственное, что мы можем сделать, так это запомнить этот рисунок в мельчайших деталях и уничтожить пергамент. Тогда ключ будет в наших головах, а не в подземном тоннеле или на куске кожи животного.
– Как уничтожить? Мы не докинем его отсюда до моря.
– Верно, и молитвы мы на него снова нанести тоже не сможем. Единственное, что приходит мне на ум, так это съесть его.
– После того, как мы вымочили его в моче, чтобы прочесть надпись?