— Согласен, — сказал Бруд.
Анастер сделал отчаянную попытку отнять кинжал у ближайшего солдата тисте анди, которая была пресечена без видимых усилий. Затем юноша, рыдая, рухнул на колени, его тощее тело затряслось в конвульсиях.
— Лучше увести его прочь, — сказал Аномандр Рейк, глядя на изломанную фигуру. — Это не притворство.
Это было более вполне очевидно всем присутствующим.
Скворец тронул свою лошадь с места, чтобы подъехать к Дуджеку.
Старик кивнул, приветствуя его, затем пробормотал:
— Это было до Худа неудачно.
— Точно.
— Со стороны выглядело настолько…
— Выглядело плохо, Первый Кулак, поскольку и было плохо.
— Я понимаю, Скворец. Я понимаю твоё… милосердие. Меч Рейка… но, проклятье, ты что, не мог подождать?
Объяснения и оправдания рвались с языка, но единственным словом, которое произнёс Скворец, было:
— Нет.
— Казнь требует определённой процедуры…
— В таком случае разжалуйте меня, сэр.
Дуджек поморщился и отвёл взгляд, громко вздохнув.
— Я не к тому клоню, Скворец. Я прекрасно знаю смысл этих процедур — реальное их предназначение. Разделение ответственности за жестокие, но необходимые…
— Снижает личную цену. Конечно, — ответил Скворец приглушенным голосом. — Несомненно, Аномандр Рейк мог легко включить эти несколько душ в свой легендарный перечень жертв. Но я взял их вместо него. Я снизил для него личную цену. Признаю, ничтожное усилие, которое он просил меня не делать. Но теперь — сделано. Вопрос закрыт.
— Худа с два он закрыт! — прохрипел Джуджек — Я твой друг…
— Нет.
Мы не рискуем скрестить клинки, так что это ты не сможешь со мной разделить.
— Нет, — повторил он.
Не в этот раз.
Он почти услышал, как скрипнули зубы Джуджека.
Корлат присоединилась к ним.
— Странный юноша — тот, кого именуют Анастером.
Оба малазанца обернулись при её словах.
— Это удивляет тебя? — спросил Джуджек.
Тисте анди пожала плечами.
— Нечто большее скрывалось во тьме в его души, Первый Кулак. Большее, чем просто лицо солдата. Он уже не мог терпеть, не мог дальше вести свою армию. Не мог видеть голод, потери и отчаяние. Вот почему он решил послать их всех на смерть, на абсолютное уничтожение. И видел в этом акт милосердия. Избавление от страданий. Что до себя самого, он совершил преступления, которые могли быть искуплены лишь смертью. Казнью, исполненной руками тех его жертв, которым удалось выжить. Но не просто смерти — он ищет чего-то большего. Он ищет проклятия, что падёт на него после казни. Вечного проклятия. Я не способна понять глубину такого отвращения к самому себе.
Я — способен, потому что чувствую, будто сам топчусь на самом краю этого обрыва. Один неверный шаг… Скворец посмотрел в сторону, на малазанские легионы, собранные на далёком гребне. Доспехи и оружие так ослепительно блестели на солнце, что слезились глаза.
Дуджек отъехал прочь, присоединившись к Артантосу, Бруду и Каллору.
Оставил Скворца наедине с Корлат.
Тисте анди протянула руку и коснулась его ладони в латной перчатке.
Скворец избегал её взгляда, продолжал разглядывать неподвижные ряды своих солдат.
— Любимый, — прошептала она. — Эти женщины не были беззащитны. Сила, которой они обладали, шла из самого Пути Хаоса. Первая атака моего Повелителя была нацелена на их уничтожение, но лишь оглушила их на мгновение. Они восстановились, понимаешь? И своей пробуждённой силой могли бы учинить чудовищное истребление. Безумие и гибель для твоей армии. И этот день стал бы днём поражения.
Скворец поморщился.
— Я не ною по поводу необходимого, — буркнул он.
— А похоже… что ноешь.
— У войны — своя необходимость, Корлат, и я всегда это понимал. Всегда знал цену. Но сегодня, глядя на сделанное моими руками, я понял ещё кое-что. Война — это не естественное состояние. Введённое извне, и притом до Худа нездоровое. Следуя его правилам, мы добровольно губим свою человечность. Не говоря уже о справедливых побуждениях и достойных целях. Мы отбираем жизни. Мы — Худовы слуги, все до единого.
— Женщины Мёртвого Семени убивали сотнями, если не тысячами…
— И я приказывал такое делать, Корлат. Так в чём же разница между нами?
— Ты не боишься вопросов, возникающих после подобных деяний, — сказала она. — Тех, что добровольно задаешь сам себе. Быть может, ты видишь в этом разрушительное жестокосердие, но я вижу храбрость — необычайную храбрость. Менее смелый человек уступил бы выполнение этой неблаговидной задачи моему Повелителю.
— Это бессмысленные слова, Корлат. Вся армия видела, как её командир совершает убийство…
Резкий ответ Корлат потряс его.
— Не смей недооценивать их!
— Недооце…
— Я успела познакомиться со многими из твоих солдат, Скворец. Они не глупцы. Быть может, многие — или почти все — не способны выразить полноту своего понимания, но тем не менее они понимают. Не думаешь же ты, будто они — каждый по-своему — не сталкивались с выбором, который встал перед тобой сегодня утром? Не знают этого мига, когда вся жизнь повернулась на острие ножа? И поверь, каждый всё ещё чувствует боль в душе.
— Я не очень понима…
— Послушай меня, Скворец. Они видели. Они видели, в полном смысле этого слова. Проклятье, я знаю это, потому что чувствовала то же самое. Они переживали за тебя. С каждым твоим жестоким ударом они ощущали, как их собственные старые раны ноют в такт. Командир, твой стыд — оскорбление. Отбрось его — или нанесёшь своим солдатам глубочайшую из всех ран, какие они только знали.
Скворец в замешательстве взглянул на неё.
— Жизни наши непродолжительны, — произнёс он после долгой паузы, — нам недостаёт этакой сложности.
— Ублюдок. Напомни мне при случае, чтобы никогда больше не извинялась пред тобой.
Скворец вновь посмотрел на легионы малазанцев.
— Всё равно я боюсь оказаться с ними лицом к лицу, — пробормотал он.
— Расстояние между вами уже исчезло, Скворец. Эта армия последует за тобой в Бездну, если отдашь такой приказ.
— Вот самая пугающая мысль из всех, что мне довелось услышать сегодня.
Корлат оставила его реплику без ответа.
О да, война вводит своё правило — правило крайностей. Грубо, но просто. Здесь нет места человечности. Совсем нет места.
— Дуджек остался недоволен, — сказал он.