Божье благословение наверняка поможет избавиться от опухолей. А если нет, то три сотни золотых советов хватит, чтобы оплатить услуги целителя с Дэнулом в Даруджистане. В конце концов, неразумно полагаться только лишь на божью благодарность за услуги. Мунуг сказал «Мостожогам» правду об аукционе в Крепи – следует позаботиться о путях отступления, запасных планах – и хотя ваяние и резьба были отнюдь не главными его талантами, Мунугу не хватало скромности, чтобы отрицать высокое качество своих работ. Они, разумеется, ни в какое сравнение не шли с его искусством художника. Ни в какое сравнение.
Он быстро шагал по тропе, не обращая внимания на неестественный туман, который окутал одинокого путника. Через десять шагов, когда он миновал врата Пути, склоны и кряжи восточной Тахлинской гряды совсем исчезли, а туман рассеялся, открыв безликую, каменистую равнину под болезненным небом. Чуть дальше на равнине стоял укрытый шкурами шатёр, над которым висел тёмно-синим маревом дым. Мунуг поспешил туда.
Задыхаясь, мастер присел у низкого входа и поскрёбся о кожаный клапан, прикрывавший его.
Изнутри послышался надсадный кашель, а затем хриплый голос проскрипел:
– Входи, смертный.
Мунуг вполз внутрь. Едкий, густой дым сразу впился ему в глаза, ноздри и горло, но после первого же вдоха лёгкий холодок начал расходиться от лёгких. Не поднимая головы и отводя глаза, Мунуг остановился у входа и ждал.
– Ты опоздал, – сказал бог. Дыхание вырывалось из его груди с болезненным присвистом.
– Солдаты на тропе, повелитель…
– Они нашли её?
Мастер улыбнулся грязному камышу на полу шатра.
– Нет. Они обыскали мешок, как я и предполагал, но не меня самого.
Бог снова закашлялся, и Мунуг услышал, как жаровня со скрежетом двигается по земле. На угли упали какие-то семена, и дым стал гуще.
– Покажи.
Мастер сунул руку за пазуху и вытащил толстый свёрток размером с книгу. Развернул его, так что стала видна колода деревянных карт. По-прежнему не поднимая головы, Мунуг вслепую подтолкнул карты к богу, рассыпав их веером.
Он услышал, как бог затаил дыхание, затем раздался тихий шорох. Когда голос зазвучал вновь, он был уже ближе.
– Изъяны?
– Да, повелитель. По одному недостатку на каждой карте, как ты и приказал.
– Ах, это меня радует. Смертный, твоё искусство несравненно. Воистину – это образы боли и несовершенства. Все они измучены, искалечены страданием. Ослепляют око и разрывают сердце. Более того, я вижу застарелое одиночество на лицах, которые ты написал. – Холодное веселье прозвучало в следующих словах: – Ты изобразил собственную душу, смертный.
– Я знал мало счастья, пове…
Бог зашипел.
– И ждать его не стоит! Ни в этой жизни, ни в тысяче других, которые ты обречён пережить прежде, чем обретёшь спасение – если, конечно, ты пострадал довольно, чтобы заслужить его!
– Молю не прекращать моих страданий, повелитель, – промямлил Мунуг.
– Лжёшь! Ты мечтаешь об удобстве и довольстве. Ты несёшь с собой золото, которым надеешься приобрести их, ты собираешься, как шлюха, торговать своим талантом, чтобы добиться ещё большего – даже не пытайся отрицать это, смертный. Я знаю твою душу – я вижу её алчность и похоть в этих изображениях. Не бойся, подобные чувства меня забавляют, ибо они – путь к отчаянию.
– Да, повелитель.
– Теперь, Мунуг из Даруджистана, твоя награда…
Старик завопил, когда огонь вспыхнул в опухолях у него между ног. Извиваясь в агонии, он скорчился, сжался в комок на грязном камыше.
Бог рассмеялся, ужасный звук сорвался, перешёл в надсадный кашель, который долго не прекращался.
Боль, как вскоре осознал Мунуг, ослабла.
– Ты исцелён, смертный. Тебе даровано ещё несколько лет жалкой жизни. Увы, поскольку совершенство мне ненавистно, его не должно быть и среди моих возлюбленных чад.
– П-повелитель, я не чувствую ног!
– Боюсь, они мертвы. Такова была цена исцеления. Похоже, мастер, теперь придётся долго ползти туда, куда ты собирался попасть. Но помни, дитя моё, что истинная ценность лежит в самом странствии, а не в достижении цели. – Бог снова расхохотался, что вызвало новый приступ кашля.
Понимая, что аудиенция окончена, Мунуг подтянулся, развернулся, пополз, волоча мёртвый вес бесчувственных ног ко входу, а снаружи лёг, задыхаясь. Боль, которую он теперь испытывал, шла из самой его души. Он подтащил к себе мешок, положил на него голову. Мокрый от пота лоб упёрся в твёрдые столбики монет.
– Моя награда, – прошептал он. – Благословенно касание Павшего. Веди меня, о повелитель, по пути отчаяния, ибо я заслужил в этом мире боль бесконечную…
Из шатра за спиной снова послышался хохот Увечного бога.
– Насладись этим мгновением, дорогой Мунуг! Твоей рукою начинается новая игра. От касания твоей руки этот мир содрогнётся!
Мунуг закрыл глаза.
– Моя награда…
Дымка ещё долго смотрела вслед торговцу, хотя он уже давно скрылся из виду.
– На самом деле, – пробормотала она, – он не тот, кем кажется.
– Да, все они такие, – согласилась Хватка, поглаживая браслет на руке. – Худов торквес такой тесный.
– Рука у тебя, капрал, наверное, усохнет и отвалится.
Хватка выпучила глаза.
– Думаешь, он проклятый?
Дымка пожала плечами.
– Я бы на твоём месте попросила Быстрого Бена на него внимательно посмотреть. И чем раньше, тем лучше.
– Тогговы яйца! Если ты подозревала…
– Я не сказала, что подозревала, капрал. Это ты начала жаловаться, что браслет тесный. Снять его можешь?
Хватка нахмурилась.
– Нет, Худ тебя бери!
– М-м-м.
Дымка отвела глаза.
Хватка подумала, не пора ли отвесить ей хорошего пинка, но эта мысль посещала капрала по меньшей мере раз десять за день с тех самых пор, как они вдвоём заступили на этот пост, и Хватка опять её отбросила.
– Три сотни советов заплатить за то, чтобы рука у меня отвалилась. Чудесно.
– Мысли позитивно, капрал. Тебе будет о чём поговорить с Дуджеком.
– Ну и стерва же ты, Дымка.
Та только польщённо улыбнулась.
– Ладно, а камешек ты этому старику в мешок подбросила?
– Так точно. Слишком он был нервный, чтобы не подбросить. Чуть в обморок не упал, когда я его второй раз остановила, да?
Дымка кивнула.
– Так что, – проговорила Хватка, раскатывая рукав, – Быстрый Бен его выследит…