Вздрогнув от неожиданности, Паран поднял глаза.
– Ну-у, – протянул он, – сейчас ничего в голову не приходит. Я, кхм, не маг…
Бруд заворчал и отвернулся.
– Ладно, забудь тогда. Будем считать, что это новое украшение.
Быстрый Бен откашлялся.
– Возможно, я смогу что-то сделать, Воевода. Со временем…
Каладан покосился на Дуджека, тот ухмыльнулся и утвердительно кивнул Быстрому Бену.
– Отнюдь не простой солдат, как я вижу, – проговорил Аномандр Рейк.
Семигородец пожал плечами.
– Такие испытания я люблю, Владыка. Никаких гарантий, что добьюсь успеха, учтите… нет, не стоит испытывать меня чарами, Сын Тьмы. Я ценю тайны своей частной жизни.
– Как пожелаешь, – сказал Рейк и отвернулся.
– Следовательно, пора перекусить?
Все посмотрели на Круппа.
Пока все смотрели в другую сторону, Мхиби ускользнула с плаца, скрылась между рядами островерхих шатров тисте анди, а затем развернулась и попыталась бежать. Кости и мышцы возмутились, а в жилах пылали паника и ужас.
Она заковыляла прочь, глаза застилали слёзы, дыхание хрипло вырывалось из груди, перемежаясь тихими всхлипами. Ох… милостивые духи… взгляните на меня. Смилуйтесь надо мной, молю вас. Смотрите, как я спотыкаюсь и хромаю – смотрите! Пощадите меня, нижние духи! Я требую! Заберите мою душу, жестокие предки, молю вас!
Медные браслеты на запястьях и лодыжках – обычные амулеты рхиви от болей в костях – касались высохшей кожи, холодные как лёд, как прикосновения насильника, равнодушные к страданиям, к надрывному стуку сердца.
Духи рхиви отреклись от неё, насмехались, презирали её.
Старуха закричала, пошатнулась и рухнула на колени. Удар о землю выбил воздух из её груди. Извиваясь, она повалилась в грязь между рядами шатров.
– «Плоть, – прошептал кто-то рядом с ней, – есть жизни внутри. Это, дорогая подруга, – слова рождения, что произносятся в сотнях вариантов на бесчисленных языках. В них – радость и боль, утрата и самопожертвование, в них воплощаются оковы материнства… и более того, они – оковы самой жизни.
Мхиби подняла голову, пряди седых волос болтались перед лицом.
Карга сидела на центральной распорке шатра, ворониха подобрала крылья, глаза её влажно поблёскивали.
– Мне тоже ведомо горе, милая моя. Не говори никому, что видела меня такой – размякшей от любви. Как же мне тебя утешить?
Мхиби покачала головой, прохрипела:
– Никак.
– В ней больше тебя, чем других, больше, чем этой женщины, Рваной Снасти, и Ночной Стужи, больше, чем т’лан имассов…
– Видишь меня, Карга? Видишь? – Мхиби поднялась на четвереньки, затем села и посмотрела на ворониху. – От меня только кожа да кости остались. И боль. Я высохла, рассыпаюсь, – о нижние духи, с каждым мигом этой жизни, этого чудовищного существования я становлюсь всё ближе и ближе к… к… – Её голова упала на грудь. – … к ненависти, – закончила она шёпотом. Рхиви содрогалась от рыданий.
– И поэтому желаешь умереть сейчас, – сказала Карга. – Да, я понимаю. Нельзя доводить мать до ненависти к собственному ребёнку… но ты слишком многого требуешь от себя.
– Она украла мою жизнь! – закричала Мхиби, костлявые руки сжались в кулаки так, что от них отлила кровь. Старуха смотрела на эти кулаки широко распахнувшимися глазами, словно это были чужие руки, костистые, мёртвые… – Ох, Карга, – тихо всхлипнула она. – Она украла мою жизнь…
Ворониха расправила крылья, спрыгнула с распорки, затем мягким полукругом слетела вниз, на землю рядом с Мхиби.
– Тебе следует поговорить с ней.
– Я не могу!
– Она должна понять…
– Она знает, Карга, она знает. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я попросила дочь перестать расти? Эта река течёт непрестанно, безостановочно…
– Реки можно оградить дамбами. Направить… в другое русло.
– Но не эту, Карга.
– Я не принимаю этих слов, любимая моя. И я найду способ. Клянусь тебе.
– Нет никакого способа – не трать время попусту, подруга. Юность моя погибла, её уже не вернуть ни алхимией, ни чарами: Телланн – неприступный Путь, Карга. Что он востребует, того не вернёшь. Даже если ты сумеешь остановить поток, что тогда? Оставишь меня старухой на грядущие десятилетия? Год за годом – в темнице этого тела? Это не милосердно, – нет, это было бы жестокое проклятье. Оставь меня, прошу…
Сзади раздались шаги. В следующий миг Корлат присела рядом с Мхиби, обняла и прижала к себе.
– Пойдём, – прошептала тисте анди. – Пойдём со мной.
Корлат помогла Мхиби подняться на ноги. Рхиви стыдилась собственной слабости, но все защитные барьеры пали, она утратила даже гордость, чувствовала в душе лишь беспомощность. Я ведь была юной девушкой. Что толку неистовствовать от этой утраты? Годы мои утекли, всё кончено. Жизнь внутри угасает, а снаружи – расцветает. В этой битве не смог бы победить ни один из смертных, но когда же, духи, вы поднесёте мне дар смерти? Отчего отказываете мне в прекращении?
В объятьях Корлат Мхиби чуть выпрямилась. Хорошо же. Раз уж вы всё равно прокляли мою душу, то и самоубийство не принесёт мне большой боли. Ладно, духи, я дам вам свой ответ. Разрушу ваши планы.
– Отведи меня в мой шатёр, – сказала рхиви.
– Нет, – ответила Корлат.
Мхиби выгнулась, гневно уставилась на тисте анди.
– Я сказала…
– Я слышала, Мхиби. Слышала больше, чем ты бы хотела. Отвечаю – нет. Я останусь с тобой, и я не одинока в своей вере в…
Рхиви фыркнула.
– Вере? Ты же из тисте анди! За дурочку меня держишь, что рассказываешь о вере?
Лицо Корлат напряглось, она отвела взгляд.
– Может, ты права.
Ох, Корлат, прости меня, прости за это – я бы забрала эти слова назад, клянусь…
– Тем не менее, – продолжила тисте анди, – я не оставлю тебя в отчаянии.
– Мне не впервой быть пленницей, – отрезала Мхиби, снова с гневом. – Но предупреждаю тебя, Корлат, предупреждаю всех вас, ненависть нашла во мне плодородную почву. И своим сочувствием, всяким благородным намерением вы питаете её. Умоляю, дай мне покончить с этим.
– Нет, и ты недооцениваешь нашу решительность, Мхиби. Ты не сумеешь нас оттолкнуть.
– Тогда вы и вправду доведёте меня до ненависти, и заплатить придётся всем, что я только ценю и люблю в себе, всем тем, что вы когда-то ценили.
– И обессмыслишь все наши усилия?
– Не по своему выбору, Корлат, об этом я тебе и говорю – у меня больше нет права выбора. Я отдала его. Своей дочери. А теперь – и тебе. Ты сотворишь из меня злобное создание, и прошу тебя, умоляю, если есть в тебе хоть капля жалости, позволь мне окончить этот ужасный путь.