В Москву поступали сообщения с мест с данными о числе кулаков и уголовников, которых нужно расстрелять или заключить в лагеря. И выяснилось, что никакого более или менее налаженного и достоверного учета этих «контингентов» нет. Большинство шифротелеграмм от региональных партийных руководителей, полученных в ЦК, содержали «примерные» или «ориентировочные» оценки числа учтенных кулаков и уголовников или предусмотрительную фразу о том, что «выявление продолжается» и в дальнейшем цифры могут увеличиться. Другие сетовали на недостаток времени и просили дополнительный срок для предоставления данных. Так, из Казани первый секретарь обкома 4 июля писал: «Проверили, учета сколько-нибудь удовлетворительного указанных категорий кулаков и уголовников НКВД не имеет. Поэтому прошу изменить решение той части, в которой говорится — в пятидневный срок… дав срок месячный» {370}. Отсутствие на местах точных количественных данных о намеченных к арестам и расстрелам и предопределило появление так называемых «лимитов», когда в Москве на основе полученных с периферии цифр старались заранее определить, сколько в том или ином регионе разрешить расстрелять людей. Конечно, при таком подходе размеры репрессий планировались в Москве с некоторым «запасом».
В последующие дни Политбюро выпустило ряд решений с утверждением составов «троек по проверке антисоветских элементов» и количественных показателей репрессий — «лимитов» для каждой республики и области. С 5 по 31 июля 1937 года было принято 13 таких решений, которые непосредственно предшествовали утверждению Политбюро приказа № 00447. {371} Вначале августа Политбюро продолжило подтверждение персонального состава региональных троек, которые, как правило, состояли из начальника областного управления НКВД (председатель), прокурора и первого секретаря обкома (либо другого руководителя, например, 2-го секретаря). Тройки передавали требуемую информацию в центр. Так, 8 июля начальник управления НКВД и председатель тройки Западно-Сибирской области С.Н. Миронов доложил Ежову о регистрации 25 944 человек, из них 10 924 — по первой и 15 036 — по второй категории {372}. Два дня спустя глава партийной организации Москвы Н.С. Хрущев сообщил Сталину, что в Московской области зарегистрировано 41 305 человек: 8500 — по первой и 32 805 — по второй категории {373}. Вместе со своим заместителем Фриновским Ежов занимался обобщением данных и устанавливал лимиты.
С целью подготовки к предстоящей кампании массовых арестов было проведено совещание начальников региональных управлений НКВД. 12 июля были извещены о вызове в Москву, на «оперативное совещание» {374}, начальники управлений НКВД республик и областей, где предстояло начать операцию в первую очередь (большинство областей РСФСР и Украины). В Средней Азии, Казахстане и наиболее удаленной части России операция должна была начаться несколько позже — во вторую очередь. Совещание открылось 16 июля 1937 года. Стенограмму этого совещания не удалось найти в архиве, однако мы располагаем отрывочными сведениями о высказываниях Ежова, которые содержатся в показаниях С.Н. Миронова и других арестованных позднее чекистов.
Как рассказал Миронов, совещание проводили Ежов и Фриновский. «Ежов дал общую оперативно-политическую директиву, а Фриновский уже в развитие ее прорабатывал с каждым начальником управления «оперативный лимит». Указания Ежова начались с угроз тем начальникам управлений НКВД, которые проявили «оперативную инертность», тогда как другие «уже взяли полный разбег по вскрытию контрреволюционных формирований внутри партии и вне ее» {375}. Как вспоминал Миронов, критике подверглись начальники Омского, Куйбышевского и Красноярского управлений. При этом Ежов впервые заявил о предстоящих «национальных» операциях: «Все должны подготовиться к массовым арестам по харбинцам, полякам, немцам, кулацко-белогвардейским группировкам и антисоветским группировкам внутри партии и в советском аппарате». Несколько дней спустя, когда участники совещания еще были в Москве, как вспоминал Миронов, 4 или 6 начальников УНКВД были арестованы: «Это явилось достаточно эффективной формой воздействия на всех присутствующих» и остальные уехали «в очень пониженном настроении» {376}. Согласно М.П. Шрейдеру, который сам на совещании не присутствовал, но узнал о том, что там было от своего начальника А.П. Радзивиловского, начальник Омского управления НКВД Э.П. Салынь, осмелившийся протестовать против «лимитов», был арестован прямо на совещании {377}. [43]
Здесь очевидны расхождения. Салынь был арестован не ранее 10 августа, то есть много позже того, как большинство участников совещания уехали, хотя был смещен 23 июля и оставался в Москве. И.П. Попашенко (Куйбышев) и Ф.А. Леонюк (Красноярск), которые якобы подверглись критике, вообще не были арестованы в 1937 году; осенью этого года они даже были повышены в должностях и стали служить в центральном аппарате НКВД. Тем не менее некоторые начальники областных управлений НКВД были арестованы в середине июля: А.Б. Розанов (Воронеж, 11 июля), И.М. Блат (Челябинск, 13 июля), Я.С. Агранов (Саратов, 20 июля), Р.И. Аустрин (Киров, 22 июля), и, возможно, Р.П. Рудь (Татария, незадолго до совещания, так как 12 июля вместо него на совещание был приглашен его заместитель). Как видим, из них лишь Агранов и Аустрин были арестованы вскоре после совещания {378}.
Эти аресты, несомненно, вызвали беспокойство среди коллег, но представление о том, что начальники областных управлений НКВД были в молчаливой оппозиции по отношению к планам Ежова и что Ежов принуждал их проводить массовые операции под угрозой ареста, опровергается показанием другого участника совещания — начальника Оренбургского управления НКВД А.И. Успенского. По его словам, начальники управлений «пытались превзойти друг друга, рапортуя о гигантском числе арестованных». Успенский, конечно, имеет в виду намеченных к аресту Как он утверждает, указания Ежова свелись к простой формуле — «Бей, громи без разбора», и цитирует слова Ежова о том, что «в связи с разгромом врагов будет уничтожена и некоторая часть невинных людей, но это неизбежно» {379}. В других источниках приводятся иные формулировки того же самого: Ежов объявил, что «если во время этой операции будет расстреляна лишняя тысяча людей — беды в этом особой нет» {380}. Стиль такого заявления очень напоминает сталинский. Возможно, именно так Сталин объяснил Ежову некоторую условность «лимитов» и необходимость округлять присылаемые из регионов цифровые показатели намеченных к арестам.