Еще до окончания работы комиссии стало очевидным, что новым шефом НКВД будет Берия. 7 ноября во время военного парада и демонстрации на Красной площади рядом со Сталиным и другими руководителями на трибуне мавзолея Ленина сначала появился Ежов, но затем его сменил Берия, на голове которого красовалась светло-синяя фуражка с краповым околышем, — другими словами, он был в форме комиссара госбезопасности 1 ранга, то есть в очень высоком звании — на одну ступень ниже звания самого Ежова {655}. Западные корреспонденты, которые до этого терялись в догадках — на какую работу в Москву был переведен из Тбилиси Берия, пришли к заключению, что теперь на посту главы НКВД именно он сменит Ежова {656}. д в партийно-чекистской среде циркулировали также имена других возможных претендентов. По сведениям сыновей Маленкова, Чкалова и Микояна, Сталин также предлагал занять пост наркома внутренних дел их отцам. Чекисты называли еще одно имя — Хрущева {657}. Поскольку все эти слухи были беспочвенными, Сталин мог намеренно запускать пробные шары, чтобы накалить обстановку.
19 ноября, через два дня после принятия совместного постановления, положившего конец практике рассмотрения дел тройками, в кремлевском кабинете Сталина состоялось ключевое заседание. Рассматривалось заявление о нарушениях в НКВД, которое было подано на имя Сталина 13 ноября начальником управления НКВД по Ивановской области В.П. Журавлевым. За два дня до подачи заявления Журавлев встретился с Берией и рассказал ему об этих нарушениях. Именно Берия и побудил его написать Сталину, чтобы спровоцировать отставку Ежова {658}. В своем заявлении Журавлев критиковал Ежова за покровительство подозрительным ответработникам в центральном аппарате НКВД — Радзивиловскому и в особенности своему приятелю Литвину, в свое время поддерживавшему «враждебные контакты» с Постышевым. Хотя Журавлев, как он утверждал, ранее докладывал об этих фактах Ежову, тот не проявил к этому должного внимания {659}. По всей видимости, Берия тут же начал действовать, так как 12 ноября Литвина вызвали в Москву. В этот день с утра Литвину позвонил сам Ежов, и, хотя прямо ничего не сказал об опасности, по тону разговора и скрытым намекам Литвин понял, что в Москве его не ждет ничего хорошего, и вечером застрелился в своей квартире.
Безусловно, с точки зрения Сталина, наряду с Люшковым Литвин был еще одним ускользнувшим врагом, и виноват в этом был Ежов. Сталин передал заявление Журавлева ведущим членам Политбюро, среди которых был и Ежов, рекомендуя вынести его на обсуждение {660}. На следующий день, 14 ноября, исчез другой протеже Ежова, глава НКВД Украины А.И. Успенский, и тоже после вызова в Москву. Как позднее выяснилось, ему тоже позвонил Ежов и прямо сказал: «Тебя вызывают в Москву, дела твои будут разбирать. Плохи твои дела». А в конце разговора намекнул: «А вообще, ты сам посмотри, как тебе ехать и куда ехать…» {661}. Предвидя неминуемый арест Успенский бежал, оставив записку, будто бы он пошел топиться в Днепр и чтобы его тело искали там. Сталин 22 ноября в крайнем негодовании направил Берии записку:
«Т-щу Берия.
Нужно поставить чекистам задачу; Поймать Успенского во что бы то ни стало. Задета и опозорена честь чекистов, не могут поймать одного мерзавца — Успенского, который на глазах у всех ушел в подполье и издевается.
Нельзя этого терпеть.
22/XI–38 И. Сталин» {662}.
И хотя в этот момент Ежов еще числился наркомом внутренних дел, он уже полностью был лишен доверия Сталина, который не без основания полагал, что в этом исчезновении он замешан. Как вспоминал впоследствии Хрущев (в то время первый секретарь ЦК Компартии Украины), Сталин сообщил ему по телефону о намечавшемся аресте Успенского, а спустя некоторое время после его исчезновения Сталин сказал Хрущеву, что, видимо, Ежов подслушал их телефонный разговор и предупредил Успенского {663}.
Заседание в кремлевском кабинете Сталина по поводу заявления Журавлева, состоявшееся 19 ноября, продолжалось с 11 часов вечера до четырех утра следующего дня и превратилось в проработку Ежова. Присутствовали сам Ежов, Сталин и члены Политбюро Андреев, Каганович, Микоян, Молотов, Ворошилов и Жданов, а также Берия, Фриновский, Маленков и Шкирятов {664}. Ежова обвиняли в засорении следственных органов шпионами иностранных разведок и, что еще важнее, в недосмотре за отделом охраны членов ЦК и Политбюро, где якобы окопались заговорщики {665}. Бесценный материал для подобного рода обвинений дал арестованный Дагин, отвечавший за охрану руководителей и написавший 15 ноября заявление разоблачающее Ежова [74] .
Вечером 23 ноября Ежова вновь вызвали к Сталину, присутствовали Молотов и Ворошилов. Заседание началось в 9 часов 25 минут вечера и продолжилось до часа ночи. Это был последний разговор Ежова со Сталиным. Очевидно, обсуждалось заявление Ежова об отставке с поста наркома внутренних дел и о признании его вины в том, что многие «враги народа» ушли от возмездия {666}. Позднее в личном письме к Сталину Ежов писал, что после встречи 23 ноября он ушел еще более расстроенным: «Мне не удалось в сколь-нибудь связной форме изложить и мои настроения и мои грехи перед ЦК, перед Вами. Получилось нескладно. Вместо облегчения еще более тяжелый осадок недосказанного, недоговоренного. Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось, а может быть стало даже большим» [75] .
Через несколько часов Политбюро удовлетворило просьбу об отставке, принимая во внимание также «болезненное состояние» Ежова, «не дающее ему возможности руководить одновременно двумя большими наркоматами». За ним сохранялись должности секретаря ЦК, председателя КПК и наркома водного транспорта, но положение его как одного из пяти ведущих партийных лидеров было утрачено. Это нашло косвенное отражение в постановлении Политбюро от 27 ноября, распределившем обязанности между секретарями ЦК, в котором были упомянуты только Жданов и Андреев. Через день после принятия Политбюро отставки Ежова, 25 ноября, Указом Президиума Верховного Совета СССР новым наркомом внутренних дел был назначен Берия {667}. В тот же день Сталин проинформировал секретарей региональных парторганизаций о замене. В объяснение этого шага он указал на предоставленные Журавлевым улики и новые факты, свидетельствующие, что в НКВД после разгрома шайки Ягоды появилась новая шайка предателей, в том числе Люшков и Успенский, которые намеренно запутывали следственные дела и укрывали злейших врагов народа, а Ежов и не думал им препятствовать [76] . Однако в прессе смена наркома пока не оглашалась. Только через две недели в «Правде» появилась заметка из шести строк в рубрике «хроника», размещенная в нижнем уголке последней страницы номера {668}.