– Да не нужна мне ты. Мне твой муж нужен, – заявил странный дядька.
– Если тебе нужен мой муж, то что же ты возле юбок моих увиваешься? Разве это по-мужски?
– Пробовал тебя на прочность.
– Я тебе что, танковая броня?
– А что? Жена мужу и броня. Ибо сказано: скажи мне, кто твоя жена, и я скажу, кто ты.
– Кем сказано?
Мужчина пожал плечами:
– Не знаю. Так говорят.
Мать покачала головой и ушла. Когда уступ горы остался за поворотом, она прибавила шагу. Деревня была уже близко, дом было видно с холма. Навстречу стали попадаться знакомые, но мама, в противовес обычному радушию, только кивала. Она уже не заботилась о плавности походки, о достоинстве образа. Светлые волосы распушились, длинные пряди выбились из-под туго затянутого платка. Она ворвалась в сарай, что стоял на мостке между участками Карапета и нашим. Там папа и его работники делали новых «девочек».
– Хачик!
Отец поднял голову.
– Хачик, я должна тебе что-то сказать.
Отец качнул головой, что означало:
«Погоди женщина, я работаю, приду на ужин, все расскажешь».
Мама знала этот птичий язык и ответила сразу:
– Хачик, это не подождет до ужина. Это очень важно, поверь мне. Я обязательно должна тебе это сказать.
Отец отложил туфлю и с почтением водрузил на стол инструмент, снял с себя передник, и все это степенно, без суеты, чтобы не потерять лица перед работниками. Что за мужчина, который по первому же зову встает и идет за женой? Мать побарабанила пальцами по дверному косяку. За окном, выходящим на сторону Карапета, сосед испуганно заглядывал в сарайчик-мастерскую.
– Хачик, что случилось? – спросил хромой Карапет.
– Не знаю, – начал раздражаться отец. Он не любил, когда в туго сбитый распорядок дня врывалась импровизация мамы. Но за раздражением пряталось, конечно, беспокойство.
Хачик последовал за Люсей. А когда они вышли на двор, мама, усадив его рядом на ствол поваленной шелковицы, рассказала о том, что с ней приключилось. Хачик выслушал и долго безмолвствовал. Про себя он обдумал произошедшее, но вердикта не вынес. Принятое решение не торопилось сорваться с губ словами. Попросту говорить не хотелось, воздух сотрясать. Но пауза затягивалась.
Мама беспокойно терзала уголок платка. Что сказать этой женщине? Правду? Она умрет от тревоги. Солгать во благо? Она почувствует ложь и сама будет оскорблена. Нет, все же и ей придется еще многому научиться от семейства Корлеоне. Ведь супруга дона не должна задавать лишних вопросов. И когда отец в уме своем подобрал нужные слова и приготовился ими поделиться с мамой, снова появился Карапет и спас положение. Он вынырнул из кустов и спрятался за кривой дикой грушей. Сосед выглядел виноватым, что не сумел справиться с любопытством, и бросал из своего укрытия вопросительные взгляды. Папа помолчал, посмотрел, как в сухой прошлогодней траве копошатся ежи, и, почесав в голове, махнул соседу:
– Подойди, Карапет.
Сосед молча подошел. Присел на край шелковичного ствола.
– Люся, а ты иди в дом.
Маму захолонуло возмущение. Но она только вскинула брови и мгновенно согласилась.
– Хорошо. Я пойду, – сказала она.
Папа сделал вид, что не расслышал угрозы в голосе жены. Но когда она удалялась вверх по дорожке сада, папа сокрушенно покачал головой.
– Что, брат Хачатур, трудно укротить женщину?
– Трудно, брат Карапет.
– Да, может, и нет на земле ничего труднее, – нараспев соглашался Карапет.
И они заговорили о важном. Но не о таком труднодостижимом, как согласие с женщиной. Но о том, что столь же важно для судьбы мужчины, как согласие с женщиной.
Люся из окна наблюдала за мужем и соседом, а мы клином выстроились за ней и вторили материнскому примеру. Ничего не понимая, мы все дергали ее, окружив гомоном и любопытством:
– Ма, о чем это они?
– А что случилось?
– Нет, ну правда. Что случилось?
– Мам, это из-за того, что я с тобой не пошел?
– Нет, сынок, нет же, – отмахивалась мама и так напряженно вглядывалась в лица Хачика и хромого Карапета, будто по губам могла прочесть, о чем они толкуют. Всем было понятно, что на наших глазах происходит что-то из ряда вон, но что, никто из нас не знал. Дед зашуршал газетой.
– Люся, чего ты там застыла?
– Папа, я смотрю, рамы на окнах менять надо, трещины пошли.
– Поменяем, – сказал дед и снова закрылся газетой «Известия».
А мама продолжала наблюдать за тем, как Карапет, уже побледнев, что-то говорит ее мужу.
Отец потом рассказал мне, что Карапет, задумав большое дело, тут же струхнул и стал открещиваться от всего.
– Что ты, сосед, это не я.
– Брат, ты не бойся, скажи лучше, что задумал.
– Я?! Я ничего не задумал.
– Отберу ежей.
– Бог с тобой. Только Анаиду расстроишь.
– Вот и я говорю. Расстроится, молоко пропадет, а тебе нужно наследника кормить хорошо. Наши прадеды до девяти лет молоко материнское имели.
Карапет подумал, что ежи ежами, а ведь и дальше жить придется по соседству с Хачиком. Так не лучше ли быть правдивым? Хотя именно это давалось людям большими трудами.
– Послушай меня. Они пришли сами и предложили: сведи с соседом, будет нас пятеро, будем как пять пальцев на одной руке, станем, как единый кулак, крушить недругов.
– Карапет, ты отец, ты муж и ты сын. А все еще балда балдой. Кто эти люди? И почему один из них напугал мою жену?
Карапет понурил голову.
– Беглый один рецидивист, другой брат его, а третий умный человек, который не захотел жить как все, в горы ушел, ближе к природе. Но заскучал.
Впоследствии оказалось, что «рецидивистом» был бывший бухгалтер, сбежавший из Еревана из-под бдительного ока КГБ, «его братом» – обычный врач-психиатр, который нашел в себе силы и не выполнил приказ соответствующей организации и не впрыснул в кровь несчастного парня шприц с развязывающим язык зельем. Никак не мог взять в толк въедливый доктор, в чем вина интеллигентного мужчины, просто сообщающего на каждом шагу прохожим:
– Арарат наш! Арарат наш! Слышите, люди?! Арарат наш!
Психиатр и сам так считал. Ну и что, что по взмаху руки нетленного Ленина священная для каждого христианского сердца гора оказалась в кровожадных лапах турецких янычар? Все равно в душе каждого достойного человека есть убеждение – Арарат наш. Но кто это здесь христиане?! – взъерошилось КГБ. И откуда эти мелконационалистические уколы? И бывший бухгалтер незаметно для себя стал диссидентом. Сочувствующий ему психиатр – тоже. Ну а третий, кого Карапет назвал «умным человеком», был самый настоящий пациент той же клиники, который увязался во время бегства бухгалтера-патриота и честного доктора. Он был человеком двухметрового роста и умел скручивать бантом куски арматуры. Он просто выдергивал их из бетона и скручивал. Но это все выяснилось позже, а тогда Карапет весьма сумбурно объяснял распределение ролей в импровизированной банде.