Из приемной в дальнем конце коридора раздались громкие крики.
– Он сказал, что он – доверенный курьер! – кричал один голос.
– Черта лысого он курьер! – орал другой. – Он дезертир с поля боя! Кого он спрашивал?
– Да никого! Сказал, что совершенно секретно!
Залился свисток.
– Шестеро – за мной! – прокричал мужской голос. – Обыщем комнату за комнатой. Остальные – оцепить здание!
Дядек втолкнул Би вместе с гранатой в класс и закрыл дверь. Он сбросил с плеча винтовку, взял под прицел новобранцев, стоявших с заглушками в ушах и ноздрях и заклеенными пластырем ртами.
– Только пикни, только дернись кто из вас, – сказал он, – всех перестреляю.
Рекруты, окаменевшие в своих квадратах, никак не отреагировали на эту угрозу.
Они были бледно-синего цвета.
Их грудные клетки вздымались и опадали.
Они знали и чувствовали только одно – маленькую, белую, спасательную пилюлю, растворяющуюся в двенадцатиперстной кишке.
– Куда спрятаться? – сказал Дядек. – Где выход?
Би могла и не отвечать. Прятаться было некуда. Выхода не было, если не считать дверь в коридор.
Оставалось только одно – то, что сделал Дядек. Он сорвал с себя форму, остался в линяло-зеленых шортах, сунул винтовку под скамейку, заткнул себе уши и ноздри заглушками, заклеил рот пластырем, встал в строй новобранцев.
Голова у него была бритая наголо, как у всех новобранцев. Как и у всех, у него тоже была полоска пластыря – от макушки до затылка. Он был таким никудышным солдатом, прямо из рук вон, что доктора в госпитале снова вскрыли ему череп, чтобы проверить, не барахлит ли антенна.
Би глядела на комнату невозмутимо, как в трансе. Гранату, которую дал ей Дядек, она держала, как вазу с единственной прекрасной розой. Потом она прошла туда, где лежала винтовка Дядька, и положила гранату рядом – положила аккуратно, бережно относясь к чужому имуществу.
Потом она вернулась на свое место возле стола.
Она и не глазела на Дядька, и не избегала смотреть на него. Ей в госпитале так и сказали: ей было очень, очень плохо, и снова будет очень-очень плохо, если она не будет заниматься только своей работой, а думать и беспокоиться пусть предоставит, кому надо. Она должна была сохранить спокойствие любой ценой.
Крики и ругательства солдат, идущих с обыском от комнаты к комнате, постепенно приближались.
Би не желала ни о чем беспокоиться. Дядек, заняв место в рядах новобранцев, стал строевой единицей. С точки зрения профессиональной Би наблюдала, что его кожа становилась синей с прозеленью, а не чистого синего цвета, как полагалось. Очевидно, он принял последний дышарик несколько часов назад – а значит, вскорости он потеряет сознание и свалится.
Если он свалится, это будет самое мирное решение всех проблем, а Би желала мира превыше всего.
Она не сомневалась, что Дядек – отец ее ребенка. В жизни всякое бывает. Она его не помнила и сейчас не делала никаких усилий, чтобы его запомнить, узнать его в следующий раз – если следующий раз будет. Он ей был совсем ни к чему.
Она отметила, что тело Дядька уже стало почти совсем зеленым. Значит, ее диагноз оправдался. Он свалится с минуты на минуту.
Би грезила наяву. Ей привиделась маленькая девочка в накрахмаленном белом платье, в белых перчатках, в белых туфельках, державшая собственного белоснежного пони. Би завидовала маленькой девочке, которая сумела сохранить такую незапятнанную чистоту.
Би пыталась догадаться, кто эта маленькая девочка.
Дядек свалился беззвучно, обмякнув, как мешок с угрями.
Дядек очнулся на койке космического корабля. Он лежал на спине. Свет в каюте слепил глаза. Дядек начал кричать, но на него накатила такая дурнота и головная боль, что он замолк.
Он кое-как поднялся на ноги, цепляясь за алюминиевую стойку койки, чтобы не упасть. Он был совершенно один. Кто-то натянул на него его прежнюю форму.
Поначалу он подумал, что его запустили в космос.
Потом он заметил, что через открытый входной люк видна твердая земля.
Дядек выбрался наружу, и его тут же вырвало.
Он поднял слезящиеся глаза и увидел, что находится или на Марсе, или в очень похожем на Марс месте.
Была ночь.
Железная равнина была утыкана шеренгами и рядами космических кораблей.
На глазах у Дядьки шеренга кораблей длиной в пять миль оторвалась от космодрома и с музыкальным гудением уплыла в космос.
Залаяла собака – ее лай походил на удары громадного бронзового гонга.
Из ночной тьмы неторопливой рысцой выбежал пес – громадный и опасный, как тигр.
– Казак! – крикнул из темноты мужской голос. Услышав команду, пес остановился, но, скаля длинные, влажные клыки, не давал пошевельнуться Дядьку, который стоял, прижавшись к стенке корабля.
К ним шел хозяин Казака, светя себе пляшущим лучом карманного фонарика. Подойдя к Дядьку на расстояние нескольких метров, он повернул фонарь вверх, держа его под своим подбородком. Резкий контраст света и тени превратил его лицо в дьявольскую маску.
– Привет, Дядек, – сказал он. Он выключил фонарь, встал так, чтобы на него падал свет из корабельного люка. Он был высок, пренебрежительно вежлив, на редкость самоуверен. На нем были ботинки с квадратными носами и кроваво-красная форма Воздушного десанта морской лыжной пехоты. Оружия при нем не было – только офицерский стэк длиной в один фут.
– Сколько лет, сколько зим, – сказал он. Он сдержанно улыбнулся, сложив губы сердечком. Говорил он нараспев, высоким тенором с переливами, как в песнях швейцарских горцев.
Дядек понятия не имел, кто это такой, – хотя, судя по всему, человек не только знал его, но был добрым другом.
– А знаешь, кто я, Дядек? – игриво спросил человек.
У Дядька захватило дух. Это же наверняка Стоуни Стивенсон, он самый – отважный друг, лучший друг Дядька.
– Стоуни? – прошептал он.
– Стоуни? – повторил человек. Он рассмеялся. – О, господи, сколько раз я желал быть на месте Стоуни и сколько раз мне еще захочется быть на месте Стоуни.
Земля сотряслась. В тихом воздухе закрутился смерч. Соседние корабли со всех сторон взметнулись вверх, скрылись из глаз.
Корабль Дядька теперь стоял в полном одиночестве на целом секторе железной равнины. До ближайших кораблей было теперь не меньше полумили.
– Твой полк стартовал, Дядек, – сказал человек. – А ты остался. И не стыдно тебе?
– Кто вы такой? – спросил Дядек.
– Зачем имена в военное время? – сказал человек. Он положил большую ладонь на плечо Дядька. – Эх, Дядек, Дядек, Дядек, – сказал он, – досталось же тебе!