Время месье Хегера, который так много работает, очень ограничено, поэтому придется прекратить уроки английского. Он уверен, что мадемуазель Бронте поймет.
— Да. — Шарлотта, находясь в классной комнате, смотрит на своих учениц ничего не видящим взглядом. Возня и щебетание, туманность, похожая на стайку птиц. — Да, да, Габриель, что такое?
Вздох и недовольная гримаса. Мадемуазель Бронте в последнее время такая раздражительная.
— Это предложение. Я не понимаю.
— Конечно, понимаете.
Нет, она не понимает. Увы, не понимает.
— Ничего, Константин. Обыкновенная глупость. Мадемуазель Бланш опять ведет себя нелепо, и я сказала ей об этом.
— Уверен, ты ничего такого не делала, ты слишком мягкосердечна. На что она жаловалась?
— Ах… это по поводу мадемуазель Бронте. Она говорит, будто мы покровительствуем ей, относимся к ней иначе, чем к остальным учителям, и тому подобную чушь. Нет, я действительно сказала ей, что это глупости, потому что мне неприятно слышать, когда мадемуазель Бронте так обижают. Разве это правда, что мы как-то особенно ее выделяем? И даже если бы это было так, надеюсь, мы бы честно в этом признались.
— Совершенно верно. Конечно, нельзя позволять, чтобы мадемуазель Бронте считала, будто к ней относятся иначе, потому что это, безусловно, было бы несправедливо.
— Возможно. Да, пожалуй, так. Но с другой стороны, она, в конце концов, далеко от дома, поэтому, вероятно, мы и в самом деле ее немного балуем. Не знаю. — Мадам Хегер садится, поглаживает маленькую округлость своего живота. — Должна признаться, что меня выматывает, когда мадемуазель Бланш плачет.
— Месье… — Шарлотта подходит к нему на Allée Défendue. Он хмурится, поворачивается, неохотно обрывая мысль. — Месье, полагаю, я должна благодарить вас за подаренную книгу.
— Хм? Ах, это. Почему, где вы ее нашли?
— В своем столе. Вместе с предательским запахом сигар. Вы никогда не сможете совершить убийство и успешно скрыть следы преступления, месье.
Он смеется.
— Ах, моя дорогая мадемуазель Бронте, как я уже говорил, у вас чересчур богатое воображение.
Она рада видеть, что месье Хегер смеется — в последнее время он такой отстраненный, — но крепко держится за холодную мысль: «Вы никогда не говорили мне этого раньше».
— А что это за разговоры про вас с мадемуазель Бланш? Это правда, что вы не разговариваете с несчастной?
— Мы… живем отдельными друг от друга жизнями, месье.
— А потому никогда не начнете понимать друг друга лучше. Ну же, я прошу вас сделать усилие. Вы ведь довольно хорошо ладите с остальными учителями, не так ли?
Шарлотта смотрит на него.
— Наверное. Меня это не слишком беспокоит, месье.
— Полно, вспомните Теренция [88] : ничто человеческое мне не чуждо.
— Но мы говорим о мадемуазель Бланш.
Нетерпение, а может, еще больше нетерпения, сквозит в его мимолетной улыбке.
— Знаете, вам следовало бы теснее с ними общаться. Мне не нравится видеть вас такой уединенной.
— Если таково ваше желание, месье.
— Да, таково мое желание. — Нахмуренный лоб почти сводит на нет улыбку. — Но не более. Это не приказ, ради всего святого. Мы больше не состоим в отношениях учителя и ученика.
«Нет. А в каких мы отношениях? — думает Шарлотта. — Я не понимаю».
— Вы допоздна засиживаетесь за уроками, мадемуазель Бронте, — говорит мадам Хегер, входя в столовую неслышно, как кошка. Шарлотта надвигает пресс-папье на лист бумаги, хотя мадам Хегер очень слаба в английском.
— Не за уроками, мадам. Над письмом.
— Вашему чудесному отцу? В таком случае передавайте ему наилучшие пожелания, мои и месье Хегера. Нам тревожно слышать о проблеме со зрением, которая у него возникла.
— Нет, я пишу брату.
— Ах, тому, который работает гувернером. Надеюсь, он преуспевает на этой должности, мадемуазель Бронте?
Шарлотта никогда раньше не замечала, что у мадам Хегер есть привычка стоять к человеку немного ближе, чем надо: тихое дыхание и мягкая припухлость груди; такое впечатление, что она вот-вот тебя обнимет.
— Из того, что сообщает мне моя сестра Энн, его высоко ценят наниматели и он очень счастлив. Лично от него я этого не слышала — он не балует меня частыми письмами.
— Меня не удивляет успех вашего брата, если позволите сказать. Я собственными глазами видела достижения двух его сестер и не могу сомневаться, что он разделяет семейный интеллект. Когда вы откроете свою школу в Англии — что, конечно же, должно произойти совсем скоро, — он, возможно, присоединится к вам в этом начинании. Принято ли в английских школах для девочек, чтобы некоторые уроки давал преподаватель-мужчина?
— Подобные случаи известны, но не распространены.
— Мне всегда казалось, что это улучшает атмосферу в школе. Делает ее более реалистичной. В конце концов, учениц готовят к жизни в мире, а мир состоит как из женщин, так и из мужчин. Конечно, вероятна опасность, когда ученицы постарше, но они редко, по моему мнению, бывают такими уж серьезными. Гораздо чаще проблема заключается в том, что кто-то неверно понимает, фантазирует и выдумывает у себя в голове вещи, которых просто не существует. Что ж! Я должна позволить вам закончить письмо. Не сидите слишком долго, дорогая мадемуазель Бронте, помните о здоровье.
Итак, она по-прежнему уверена в том, что написала Брэнуэллу: «Мадам Хегер меня не любит. И я не понимаю…»
— Оказывается, ваш брат учился живописи, мисс Бронте. Эдмунд показывал мне набросок, который он для него сделал. Очень ярко. — Миссис Робинсон берет Энн за руку, прогуливаясь с ней по дубовой аллее. Льстит, но не радует: все время почему-то возникает ощущение, что тебя арестовывают. — Я в свое время тоже этим увлекалась. Интересно, вы когда-нибудь были его моделью?
— Пару раз, сударыня.
— Мне кажется, ваши черты было бы тяжело уловить — в них есть что-то очень приглушенное. Честно говоря, моя дорогая мисс Бронте, иногда я едва замечаю, в комнате вы или нет. Но, тем не менее, это вы, что, конечно же, лучше, чем какая-нибудь нахальная девица. Право же, я считаю, что нам очень повезло заполучить такого талантливого человека, как ваш брат. И так неожиданно! Безусловно, вы и сами обнаруживаете характер книголюба, но все-таки… Конечно, Йоркшир — захолустный край, где способному человеку тяжело добиться признания. Типичный случай, когда талант зарывают в землю, мисс Бронте. Господь свидетель, я знаю, что это значит — быть заживо погребенной.