— Ты хуже всех, Шарлотта. Ты хуже всех, потому что держишь нас в темноте, держишь в тайне — никого не выпускаешь на свет, а так мы, возможно, будем себя обманывать до самой гнилой червивой могилы.
— Я очень приятно провела время в Хэйзерсейдже, спасибо, Брэнуэлл. Значит, насколько я понимаю, Робинсоны еще в Скарборо? Когда ты возвращаешься в Торп-Грин? Очевидно, дома тебе не слишком нравится.
Энн перехватила взгляд сестры, быстро замотала головой.
— Слышишь, как ты стала разговаривать? — Брэнуэлл попытался сесть прямо. — Какая лязгающая манера! Ты, конечно, не слышишь, потому что мы сами не слышим таких вещей, но, знаешь ли, Шарлотта, я думаю, отчасти именно из-за этого ты не можешь найти себе мужа. Хотя бы подумай об этом.
— Конечно, ведь единственная цель моей жизни — это найти мужа, — сказала Шарлотта, гася свечи: свет поглощался большими последовательными глотками. — Особенно когда перед глазами такой вдохновляющий пример мужественности.
— Пожалуйста, прекратите, — попросила Энн.
— Мудрые девственницы. Ха. Вы ничего не знаете. Ничего. — Внезапно Брэнуэлл заплакал, положив локти на колени, впившись костяшками пальцев себе в глаза. — Вам повезло. Господи, вам повезло.
Шарлотта никогда еще не видела его таким. Какой-то миг она могла лишь по-детски виновато взирать на эту картину. Потом по ее телу мурашками побежало оживление.
— Ах, Брэнуэлл, ты, конечно, выпил слишком много спиртного. Тэбби хочет, чтобы ты поел чего-нибудь, — это поможет. Только хлеб и сыр, скажем, — а потом…
— Хлеб и сыр решают все проблемы. — Он засмеялся, фыркая и сопя в ладони. — Знаешь ли, хлеб и сыр этим и прославились. Мне нужна выпивка.
Внезапно он вскочил на ноги и направился к выходу.
Шарлотта смотрела вслед Брэнуэллу, который двигался сосредоточенно, как слепой.
— Он ее раздобудет?
— Возможно, у него в комнате что-то спрятано. Не знаю. — Энн тяжело опустилась на стул. — Не было времени написать тебе об этом, Шарлотта, до твоего ожидаемого возвращения. Брэнуэлла освободили от должности в Торп-Грине. В четверг он получил письмо от мистера Робинсона, в котором говорилось об этом. Это стало потрясением для всех, особенно для папы. Я имею в виду причину, по которой его уволили.
— О, нет! Ведь у него там так хорошо шли дела… В чем же проблема, в спиртном? Жаль, потому что он не делает этого постоянно. Это даже не в его характере…
— Нет, не это. Письмо мистера Робинсона было о… Я сейчас покажу тебе его. О том, что его связь с миссис Робинсон раскрыта. — Энн на миг закрыла глаза. — Вот почему он приехал домой в таком грозовом настроении — тучи и сейчас здесь, видишь? Холодные, вязкие, мрачные создания, попавшие в дом волей-неволей, и с ними приходится жить.
У Шарлотты подкосились ноги, и она села.
— Связь, — повторила она. Перед глазами быстро промелькнули последние встречи с Брэнуэллом. Она вспомнила его раздражительность, внезапные вспышки восторга, разговоры о дистанции между ними. Все сходилось. — Боже мой, не верю. — Но она верила. В один миг зверинец эмоций с ревом выскочил из своей зловонной клетки — удивление, зависть, тоска, — но Шарлотта тут же навечно захлопнула перед ними дверцу. — Что теперь будет? Мистер Робинсон может сделать что-нибудь… ну, юридически?
— Не знаю. В законах есть что-нибудь такое, что называется криминальным обсуждением? Но нет, он ничего не говорит на этот счет. Просто запрещает Брэнуэллу когда-либо еще приближаться к поместью. Он болен, и потом — они не захотят поднимать скандал. — Наверху послышался шум, как будто что-то переворачивали и вытряхивали, полку или чемодан. Какие-то предметы, упав, затарахтели по половицам. Энн прикусила губу. — Он такой с тех пор, как пришло письмо. Ничем не обуздаешь.
— Что говорит папа?
— Они несколько раз закрывались в кабинете, а спустя какое-то время Брэнуэлл вылетал оттуда. Папа нам ничего об этом не говорил.
— Нельзя оскорблять нашей девственной скромности, вот в чем дело, — сказала Эмили, бесшумно входя в комнату со шкатулкой для письма в руках. — Теперь он устраивает бедлам наверху. Если так пойдет и дальше, мне придется работать в сарае. По крайней мере, гуси не делают вид, что что-то понимают. Привет, Шарлотта. Как погостила в Хэйзерсейдже? Жалеешь, что уехала оттуда? Здесь довольно неопрятно.
— Он настаивает… Брэнуэлл упорно настаивает, что это была искренняя привязанность, — болезненно скривившись, произнесла Энн, — вот почему он так убит горем.
— Шумно убит горем, — проворчала Эмили, принимаясь за работу.
— Что ж, искренняя или нет, она, конечно, могла прийти только к одному завершению, — подытожила Шарлотта, потом спохватилась: по этой дороге она не хотела идти. — Боже мой, Энн, ты, наверное, рада, что покинула Торп-Грин еще тогда. У тебя не было никаких… то есть ты подозревала, что с Брэнуэллом что-то происходит?
Энн шумно сглотнула, покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Нет, нет. Потому что иначе… иначе моим долгом было бы что-то с этим сделать.
— Уф! И что бы ты сделала? — фыркнула Эмили. — Даже если бы ты все об этом знала, ничего не изменилось бы. Ты ни в чем не виновата.
Энн опять покачала головой, как будто не могла принять это суждение. «Долг, вина, — подумала Шарлотта, — недостаток Энн». Затем последовала вспышка раздраженности на Эмили за ее сарказм и неприступность. Чуть позже пришло осознание, как глубоко растревожило сестер это событие. Они снова собрались за столом втроем, однако на самом деле не втроем, не сейчас. Но, тем не менее, больше чем когда-либо они понимали, что им нужно держаться вместе и постараться найти общий язык. Вероятно, все они, кроме папы, перестали ожидать от Брэнуэлла великих свершений и входили на новую территорию, где перестаешь вообще что-либо от него ожидать. Кроме бед.
— Что ж, мои дорогие, уверен, вы догадались, почему я захотел поговорить с вами здесь, пока существует такая возможность. — Папин кабинет: Брэнуэлл пошел повидаться с Джоном Брауном, по крайней мере, он так сказал. — Я знаю, все вы знакомы с содержанием… записки преподобного мистера Робинсона. — Казалось, он находил слабое утешение, называя так письмо. — Я не предлагаю углубляться в данный вопрос больше, чем это необходимо. Однако я чувствую необходимость в том, чтобы вы знали, как я говорил с вашим братом о проблеме, которая касается всех нас. Я сделал все возможное, чтобы он осознал свое бесчестье. Чтобы он осознал его не только как нарушение устоев общества, но и как грех. Я очень сожалею, что приходится беседовать с вами о подобных вещах, мои дорогие, но речь идет о благополучии души, а потому я обязан это сделать. Связь, в которую позволил себя вовлечь Брэнуэлл, является… прелюбодеянием, грехом. Вы знаете, что я не разбрасываюсь этим словом, но и не позволяю ему оставаться без внимания. Прелюбодеяние — вторжение на священную территорию брака с самыми грязными намерениями. Я призываю вас, как призывал его, не смотреть на это сквозь пальцы, но видеть всю чудовищность этого.