Сентябрь не могла бы с уверенностью сказать, вправду ли женщина была огромной или она так выглядела из-за доспехов. Страшно подумать, какой сильной и выносливой надо быть, чтобы таскать все это на себе. Металл укрывал ее высокую крепкую фигуру, словно защитная решетка локомотива, клубился переплетением проводов, болтов и сияющих набалдашников. В центре, где положено быть сердцу, сияла ярким электрическим светом большая шахтерская лампа, из которой сыпались бледно-голубые искры. Ноги были обуты в башмаки из скрученных и скрепленных пряжками железнодорожных рельсов. Плечи прикрывали огромные черные желоба, усеянные заклепками. На руках, каждая размером с половинку Сентябрь, красовались перчатки, высеченные из двух дымчатых алмазов. Алмазные грани то вспыхивали жгучими белыми огоньками, то становились холодными и черными. Даже волосы женщины представляли собой спутанную массу электрических проводов, собранных в узел. Несколько прядей выбились из пучка и развевались на ветру, роняя шипящие искры в придорожную грязь. В одной руке женщина держала гигантский старомодный фонарь, в котором на месте фитиля образовался клубок черного нагара. В другой сжимала огромный крюк из красивого замысловато скрученного металла, покрытого резьбой, будто древний китовый ус.
У пса породы грейхаунд, размером со льва, но в два раза ленивее, были такие же пронзительные голубые глаза. Мягкая волнистая шерсть, серо-белая с черными крапинками, защищала от мух не хуже доспехов. Морда выражала скорбь и сдержанность, характерные для этой породы.
Сентябрь глазела на них во все глаза. Женщина тоже глазела на нее, но гораздо спокойнее, поскольку Сентябрь была мала и не рассыпала вокруг электрических конфетти.
А потом женщина исчезла.
Воздух в том месте, где она стояла, еще с минуту колебался и пузырился, а затем все стихло. Грейхаунд еще раз посмотрел на Сентябрь долгим, слегка настороженным взглядом охотничьей собаки, словно говоря: «Собачья жизнь, собачья работа, а не ирисками ли тут пахнет?» Он поднялся, быстро потянулся, выгнув спину дугой, и потрусил вдоль линии забора.
Сентябрь кинулась за ним. В этом, как оказалось, не было нужды – электрическая дама с треском материализовалась всего в трех-четырех шагах от прежнего места. Она подняла свой крюк и, казалось, зацепилась им за что-то невидимое в июльском воздухе, дергая и выкручивая это невидимое с отчаянным усилием. Капли искристого желтого пота выступили над ее бровью.
– Доброе утро, – сказала Сентябрь и тут же почувствовала себя глупо. А из Волшебной ли Страны эта женщина? Выглядит она по-волшебному. И ощущение от нее волшебное. Воздух вокруг нее вскипает от нестерпимого жара, а пахнет она расплавленным металлом, но при этом, парадоксально, еще чем-то растительным: грибами, стеблями одуванчиков, сосновой смолой. Ну кем же ей еще быть? Сентябрь таких еще не видала. Ясно одно – исчезает она мастерски.
Грейхаунд ухватился за длинный черенок крюка, с рычанием потянул за него, и совместными усилиями они с хозяйкой освободили то невидимое, что застряло в небесах. Дама промокнула пот со лба простеньким платком в клетку, очень похожим на клетчатую рубашку Сентябрь.
– И тебе доброе утро, малышка, хотя по моим часам сейчас полночь, а по настроению так довольно ненастная полночь. – Она просунула свою бриллиантовую руку под нагрудник доспехов, вытащила оттуда кусочек ярко-красного света и бросила его псу. Тот в прыжке поймал угощение и радостно им захрустел. – До конца моей смены далеко, а Линию еще разматывать и разматывать. Вот так всегда, правда? – Она улыбнулась усталой улыбкой, блеснув медными зубами.
Сентябрь не придумала, что бы ответить. В таких случаях слова у нее обычно сами срывались с языка, хотя лучше было бы его попридержать. Именно так произошло и на этот раз.
– Вы не Ветер, – выпалила она, но тут же устыдилась своей грубости и покраснела.
– Эт точно, – зловеще ответила дама и снова испарилась. Сентябрь стиснула зубы от досады и, оглядевшись, поплелась вдоль забора туда, где электрическая дама снова начала материализоваться. Пес тявкнул и последовал за ней.
– Тогда кто вы? – спросила Сентябрь все так же в лоб. Она глубоко вдохнула, выдохнула и попробовала начать сначала: – Поверьте, у меня не такие дурные манеры. Просто бывает, что правила приличия не позволяют сказать что хочется, а ничего другого мне в голову не приходит. Я что, собственно, хотела спросить, вы же из Волшебной Страны, правда? Иначе ведь быть не может?
Дама снова забросила свой крюк в небо, но на этот раз ей пришлось всего пару раз подергать его, чтобы добиться, по-видимому, удовлетворительного результата. Она достала еще один кусок красного света, засунула его на этот раз себе в рот, как комок жевательного табака, и начала перемалывать.
– Видишь ли, слово «из» тут звучит нелепо. Это предлог, а они все такие неловкие. Из Волшебной ли я Страны? Нет, так нельзя сказать. Так ты попадешь пальцем в небо. Может быть, я при Волшебной Стране? Ближе, но нет, все еще мимо. Может, я у Волшебной Страны? За ней? Под ней? Нет, все не годится. Беда с этими предлогами. Все время норовят пришпилить тебя булавкой, приколоть то к одному, то к другому. Предлоги – это стражи пространства и времени. А мы с временем и пространством рассорились еще в школе, и с тех пор нас не назовешь закадычными друзьями. Предлоги вечно пытаются поставить тебя на место, мелкие прилипалы. А в моей работе все должно быть по линеечке – ничего себе, я еще и каламбурю! – да, по линеечке, ровненько, и ничему нельзя позволять прилипать к тебе, даже словам. Словам особенно! Потому что к ним липнет все остальное. А их целые толпы, этих слов, и они наползают на твою работу, облепляют ее, как муравьи. Только подзадержишься где-нибудь, они тебя тут же прикончат. Вот я и не задерживаюсь.
Она зашипела и снова исчезла, рассыпавшись голубыми искрами. Пес уставился на Сентябрь горящими глазами.
– Мы через Волшебную Страну, – медленно произнес он тихим, как опадающий пепел, голосом.
Голос дамы, потрескивающий статическим электричеством, вернулся прежде, чем Сентябрь увидела голубую лампу ее сердца. Та вспыхнула точно в том месте, где исчезла.
– Так вы никуда и не уходили! – воскликнула Сентябрь.
– Как же не уходила, – возразила дама. – Я перенеслась на сотню тысяч миль. Залатала Линию в районе Шпиндельной Подстанции. А теперь заменяю предохранитель на Гранатовом Узле. Просто это не здесь, понимаешь? Меня здесь вообще нет. Это то же самое, что я тебе про слова толкую. Я по другую сторону горизонта. Просто Линия, ну, то есть граница, здесь такая изношенная, что часть меня проступает, и ты ее видишь хотя и не должна. – Она сузила сверкающие голубые глаза и склонилась над Сентябрь, грозя огромным алмазным пальцем. – Кажется, юная леди, вы у меня сейчас отправитесь спать, притом без ужина. Подглядывать за гейзенберговской механикой через замочную скважину! Ну и дети пошли! – Тут электрическая леди не выдержала и рассмеялась. – Расслабься! Я просто люблю иногда пошутить по-своему. Меня не беспокоит, что ты меня видишь. Линейщики вообще мало о чем беспокоятся.