Всем было с ней необыкновенно легко, она с готовностью заражалась чьим бы то ни было настроением: на чужую печаль опечалится, даже слезы выступят, на чужую радость – так вся и обрадуется и распахнется. Не зря ее старички любили и прочим городским массажисткам предпочитали. А ее шестиметровая комнатка являлась постоянным местом проведения девичников, генеральным штабом по решению насущных женских проблем, любовным альковом для гонимых парочек и пристанищем повинных жен от ревнивых мужей.
Итак, приятельниц у Тани было полгорода, но самая-самая, конечно, Яна. С ней вместе сохраняли беременность, вместе рожали и вместе по бульвару колясочки толкали. Только у Яны – крепышок Дениска, а у Тани – полупарализованный Юраша…
Слушала-слушала Яна и вдруг задумчиво говорит:
– А ведь у тебя, подружка, есть реальная возможность квартирные условия улучшить. Юрашку к себе возьмешь, в санаторий будешь вывозить… Хватит тебе, как бобику, по вызовам по квартирам бегать, дряблых стариков массировать.
– Как это?!
– А вот так. Юрашка, как внебрачный недееспособный сын директора вашей фирмы, имеет все права на законную долю в наследстве.
– Кто мне в это поверит? Он проходил, сквозь губу «здрасте» бросал. Единственный раз ко мне на кушетку лег, и то не понравилось: это не массаж, сказал, гладишь как кошка лапкой. На уколы, правда, ходил.
– Ты давай горячку не пори, а слушай внимательно, – Яна серьезно, многозначительно смотрела в самые Танькины зрачки. – Тебе, дурочка, помочь хочу, другого случая не представится. Помнишь, жене Пал Николаича были анонимные звонки о том, что ее благоверный ребенка на стороне нагулял? Она тогда сгоряча отнесла заявление о разводе…
Да, было время, фирма оживленно сплетничала по поводу семейной драмы «самого». И все же кто поверит, что она была любовницей директора? Кто докажет?
– Я, соседка по комнате. Как он в твоей в койке каждую «командировку» загорал. Веня из сто семнадцатой под присягу пойдет, ему только бутылку поставь. С работы попроси эту, гипертоничку свою… Ну у которой кожа как у бегемотихи, ты одна у нее одна вены с первого раза находишь, она же без тебя через неделю загнется. Ей и сказать в суде только, что часто стучался к вам в кабинет, а вы не открывали… Да все наше общежитие за тебя горой встанет.
– А если спросят, почему раньше молчала?
– Работу боялась потерять. Семью не хотела разрушать, жалела ячейку общества. Гордость не позволяла. Любила его, подлеца. Надеялась до последнего, что он сам уйдет из семьи. Скажешь, что за молчание обещал материальную помощь, подарки разные дарил.
– Правда, – вспомнила Таня, – он прошлой осенью с друзьями в Кировскую область ездил за клюквой и мне ведро оставил. Все видели, подтвердить могут (про то, что клюква была наполовину с мусором, а он за нее все равно деньги взял, было обидно признаваться даже Яне).
– Уже кое-что. Хотя нужно посущественнее. Ну, сережки, кулон, браслетки разные я тебе дам на время (потеряешь, убью)..
– Ян… А если у него уже завещание на жену и детей составлено?
– Завещание и оспорить можно. Как ты думаешь: суд решение вынесет в чью пользу: совершеннолетних детей или малыша-инвалида? У нас суд, всем известно, самый гуманный суд в мире. И потом, не было у него завещания, я уверена. ОНИ же все думают, что вечно жить будут.
* * *
Танька ушла от нее вся взволнованно задумчивая. Ах, если бы все получилось по-Яниному! Чтобы слова «ребенок-инвалид» острым ножом резанули по сердцу судей-женщин, как режут они каждый день Танькино сердечко. Чтобы суд поверил вытаращенным от честности глазам свидетелей. Чтобы жена Пал Николаича не пошла бы на принцип, а вздохнула: «Я всегда знала, что он кобель». Много ли Таньке с Юрашкой надо? На однокомнатную квартирку, да на лечение ребенка. Да Яне, которая обещала взять на себя всю возню, оформление исков, хождение по инстанциям, тоже отстегнуть. Для богатой вдовы это крошка от пирога, она и не заметит.
Янку не поймешь. То отмахивается на Танькино нытье: «Считай, квартира у нас в кармане», то насупит брови, враз становится чужой и строгой, перебирает документы: «Так… А вот здесь нам могут и не поверить». То бросится тормошить: «Ввязались в драку, теперь пути назад нет. Плюй ты на страхи с вышки без передышки, наше дело правое, враг сверкает пятками, победа за нами». То подсмеивается и называет «экспроприаторшей» и «розовым террором». Сама кашу заварила, а сама…
«Ты у нас, Татьяна, главное действующее лицо, – наставляла подруга. – Генеральная несущая конструкция. Подломишься – вся пирамида загремит. Ну-ка, отрепетируем. Повторяй за мной: «Павел был отцом моего ребенка». Как Станиславский актеру говорил: соври, чтобы я поверил».
– Мне и врать не надо. Я думала, ты знаешь. Павел действительно отец Юрашки!
– Не верю! – увлеченно закричала Яна (перевоплотилась в Станиславского).
– Ян, пойми. Я два года молчала, как воды в рот набрала, боялась, а сейчас бояться нечего. Он, когда меня в фирму брал, пригрозил: «Будешь трепаться, дойдут слухи до жены – расчленю. Весной твои ручки-ножки-хорошенькая головка за городом из-под снега вытаят. Особенно, говорил, чтоб с подружками держала язык за зубами.
Танька так правдоподобно захлопала глазами, удерживая слезы, что Яна шумно завосхищалась:
– Ну, ты молоток-девка! Талант! Только знаешь… Про расчлененку это слишком. На кино смахивает, никто не поверит.
– Янка, клянусь: Юрашка от него!
– Да хватит, выходи из роли, артистка…
* * *
Здесь временно простимся с героиней. Кто она, на самом ли деле униженная и оскорбленная жертва сластолюбивого директора фирмы либо авантюристка, наивно полагающая, что таким образом лишь восстанавливает попранную социальную справедливость, «экспроприирует экспроприатора»? Дескать, раз государство из рук вон плохо справляется с перераспределением капитала от богатых к бедным, придется взять функции государства на себя.
– Представлять чьи интересы в суде вы бы взялись охотнее: истицы или ответчика, чью сторону в данном случае представляет вдова? – спросила я известного адвоката.
– Вдовы, – не колеблясь, ответила она. – Ее позиция выглядит убедительнее. Девушки затеяли сомнительное, нечестное дело, по крайней мере, такой вывод напрашивается из повествования. Я бы разбила вашу Татьяну.
– А если допустить, что она говорит правду? Верно ли выстраивает защиту ее подруга?
– В принципе, да. Если по старому Семейному кодексу для установления отцовства требовался факт совместного проживания и ведения общего хозяйства, то с 96 года такое условие не обязательно. Необходимы свидетели, не меньше 3–4, чем их больше, тем лучше. Показания свидетелей принимаются во внимание, если нет оснований подозревать их в нечестности или недобросовестности. Заявление супруги на развод, по причине супружеской измены и наличия внебрачного ребенка – очень серьезный документ, его можно поднять в архиве и приобщить к делу.