Далее – экология. Дом – это, считай, маленький завод по переработке бытовых отходов. Помоями со стола можно без ущерба выкормить возле себя мелкую скотинку: козу, поросёнка, кур, не говоря о собаках и кошках. Бумажную рвань, старые газеты – в растопку для бани. Стекло, пластик, жесть – в дренажную канаву, на осушение земли. Всё чистенько, гигиенично, цивилизованно. Уйдут в прошлое гигантские слоёные «торты» загородных свалок – внуки спасибо скажут.
Дом – это три… да нет, пять, шесть – семь в одном! Тут тебе в кучке, под одной крышей: жильё, гараж, баня, мастерские, овощная яма, огород, веранды, мансарда, место для сушки белья, детская игровая площадка…
И всего-то нужно для благой цели: электричество, газ, дороги…»
Да… Стало быть, дороги.
Мне позвонили из Ижевска (не из Министерства культуры: там не допустят утечки столь ценной информации). И сказали: «Приезжают столичные маститые писатели». Перечислили фамилии: некоторые из них украшали корешки толстых книг на моей полке.
– Встретишься в неофициальной обстановке, возьмёшь интервью…
– И покажу свои рассказы! – обрадовалась я.
– Кому они нужны, твои рассказы, господи?! Будь ты хоть… не знаю, Лев Толстой – кому нынче это вообще нужно?! – Моя тупость привела в раздражение тайного информатора. – Возьмёшь интервью, заболтаешь, произведёшь впечатление: они же все мужики, ну понимаешь? Выпьете вместе… Тогда и подсовывай свои рукописи. А там – чем чёрт не шутит? Так дела-то делаются, учи вас… Тусоваться нужно, пить, похмеляться, курить, гулять, бузить… Дружить вместе против кого-нибудь. Юлить у всех на глазах, пиариться. Нынче только так раскручиваются.
– Все?!
– Все, – подтвердили сурово и печально на том конце провода. – А будешь дальше сидеть как таракан запечный – никто про тебя никогда не узнает. Ну, пока. Учти: я тебе ничего не говорил.
Я с вечера договорилась насчёт попутной машины. Рано утром надела любимый светлый (брусника с молоком) костюм, новые туфли, колготки Леванте: такие невесомые и прозрачные, что их не видно на ноге. И, в полной боевой готовности, вышла на дорогу. Хотя дорога – громко сказано, дороги у нас – нет. Переулок с красивым уютным названием Сиреневый – есть. Жилые дома в нём есть. Налоги на них, заметьте, немалые, есть. А дороги – нет.
Есть кое-какая, нашими руками худо-бедно возведённая насыпь, тонущая в воде после дождя. Изредка нам подбрасывают строительные отходы. Везти отходы на свалку – далеко, и нужно платить. А в наш переулок вывалить – и близко, и бесплатно, и вроде доброе дело сделано.
Потом это «доброе дело» в виде неподъёмных бетонных, опутанных ржавой арматурой глыб, мужики после работы и в выходные, до изнеможения и кровавых мозолей, бьют молотами и ломами, а женщины, как трудолюбивые муравьи, развозят в тележках. И всё равно бетонные осколки торчат из земли и норовят проткнуть автомобильную покрышку, измять диск, сломать каблук и вывихнуть лодыжку.
Ой, это целая дорожная эпопея («Опупея», – подсказывают соседи). Неотложки из города до переулка долетают за пять минут. И потом ещё долго-долго крайне осторожно переваливаются-трюхают по переулку, добираясь к нужному дому, теряют драгоценные минуты. Про пожарные, допустим, машины лучше вообще не думать – тьфу, тьфу. Такси ехать к нам наотрез отказываются: легче, говорят, в глухую деревню, к ферме по свинорою добраться, чем к вам. Город, называется!
Итак, я вышла при полном параде. Накануне прошёл дождь. Как все дамы нашего переулка, я ношу в сумке бахилы. Раньше это были полиэтиленовые кульки, которые завязывались на щиколотках – в таком виде преодолевалось бездорожье. При выходе из переулка на проезжую дорогу кульки прятались в кустах: если не просохнет грязь, можно надеть по возвращении. Сейчас с бахилами легче.
Модельные туфли и колготки требовали соответствующей летящей походки. Я и шла, держа спину: ровно, узко, время от времени изящно перепрыгивая с бетонной кочки на кочку. Держа, повторяю, при этом спину. В какой-то момент я замечталась, какое неотразимое впечатление произведу на маститых писателей и…
Бахил зацепился за остриё торчащего из земли бетонного сталагмита. Я споткнулась и совершенно неизящно, по инерции пробежала на полусогнутых ногах метра полтора. Пробежала-просеменила – и рухнула в рыжую, скользкую после дождя, как мыло, глину. И с минуту, пытаясь подняться, осклизаясь, возилась и барахталась на четвереньках в совершенно неприличной позе.
Я ещё не осознавала произошедшей катастрофы. Встав, бегло осмотрела себя: юбка не испачкалась, колготки целы, только грязные. Глянула на часы: успею! Уже не заботясь о походке манекенщицы, припустила обратно к дому. Заходить не стала – некогда! Прячась за бочкой с тёплой дождевой водой, переступая босыми ногами и поскуливая, отмыла туфли, отскребла от каблуков комья глины, застирала колготки, натянула их влажными…
Судьбу решила дважды не искушать и выйти на проезжую дорогу в обход переулка: понизу, по заросшему травой ложку, вдоль речки. Но, едва обогнула нижний дом, увидела их. Козу с двумя козлятами. Они как будто ждали меня. Разом бросили жевать и все трое неотрывно смотрели на меня, помаргивая белобрысыми жёсткими ресницами. У козы были рога, как длинные кривые кухонные ножи. «Ой, – сказала я неуверенно. – Кыш». Я с детства боюсь коз. Вообще рогатых боюсь.
Козлята очень обрадовались моему появлению и изо всех сил закрутили куцыми хвостиками, как пропеллерами. Может, приняли меня за хозяйку. Может, решили, что я хочу поиграть. Может, у них чесались-прорезывались рожки, а другого объекта для чесания не было. А тут вот он, припожаловал двуногий ходячий забавный объект. Подскакивая на четырёх (восьми) ножках, как на пружинках, замирая и снова восхищённо подскакивая, они допрыгали до меня и принялись с сухим стуком доверчиво ввинчивать тёплые костяные лобики в мои колени.
Мать не разделяла их радости. В первую минуту она застыла грозно, как изваяние. Потом, вытянув жилистую шею, нагнув голову с кухонными ножами, ринулась спасать несмышлёных детей – так яростно, будто в хребёт ей натыкали бандерильи.
Коза была на длинной верёвке, привязанной к колышку. Колышек был вбит так, чтобы коза могла свободно давать круги радиусом метров в двадцать: от изгороди до речки. Она их и давала, гоняя меня по этому радиусу, заставляя беспорядочно метаться, прыгать, путаясь в верёвке, как девочки в скакалке, то взлетать на жердины изгороди, то почти загоняя меня в речку. Козлята вносили в происходящее весёлую бурную сумятицу.
В общем, когда коза окончательно запуталась в верёвке и немножко напоминала большой растрёпанный кокон, и я, наконец, могла прошмыгнуть в образовавшееся безопасное пространство, шмыгать уже было некуда и незачем: я непоправимо опоздала. Машина ушла без меня. Костюм – брусника с молоком – обогатился цветами зелени, яркой рыжей глины и чем-то противным, вроде козлиных слюней. Колготки прочертили жирные стрелки, они расползались на глазах, как живые.
Дома, не умываясь, я набрала номер тайного информатора.