«Именно так, – не без грусти подумала Яна, глядя на её высочество с безграничным уважением. – Именно это в итоге с Китаем и произошло… Но какая бы получилась из принцессы Тайпин императрица!»
Самое сложное в проковке пистолетного ствола – добиться отсутствия слабых мест и неуместной в данном случае кривизны.
Яна помнила по меньшей мере два способа их изготовления – скручивание цилиндром пластины стали – и навивкой из стальной же ленты. В обоих случаях швы следовало тщательно сваривать методом ковки. Навивка давала длинный спиральный шов при приблизительно одинаковой толщине стенок ствола по всей его длине, а сделанные методом скручивания трубочкой стволы вызывали понятный скепсис. Мало кому понравится, если в самый интересный момент ствол лопнет по всей длине. Потому она усовершенствовала метод скручивания, проковывая стальную пластину до минимальной толщины и сворачивая её в процессе ковки в рулон. Получался эдакий «слоёный» ствол, но зато на испытаниях он вёл себя получше стволов традиционных методов изготовления. Она очень жалела об отсутствии твердосплавных гладких штырей: те, что она наделала, долго не жили, приходилось перековывать и обтачивать заново. А сверление пистолетного ствола… Нет, это не смешно. Императорские оружейные мастерские около столицы могли себе позволить такую роскошь, как сверление ствола: они работали не с ковкой, а с литьём, и довольно толстостенным. Попытки рассверливать стволы фитильных ружей, как правило, заканчивались конфузом: либо сверло ломалось, либо ствол скручивало. Технологии и материалы ещё не те. Единичные удачные экземпляры подобных экспериментов лишь подтверждали правило. А поскольку огнестрела для армии требовалось всё больше, во весь рост поднимался вопрос уменьшения его себестоимости. Потому сверление оставили для пушек, а стволы ружей просто тщательнее проковывали и шлифовали.
Корить себя за длинный язык Яна не стала: уговор есть уговор, а про короткоствол она рассказала господину тысячнику – тогда ещё сотнику – с самого начала. Бывалый воин посоветовал отложить реализацию этого проекта до лучших времён, пока производство длинноствольных орудий не встанет на поток и не будет более-менее отработана технология. Совет оказался мудрым. Начни Яна продвижение огнестрела с пистолетов, возможно, на этой же стадии оно бы и умерло. Ведь с фузеями она столько не возилась, как с этими капризными пистолями. Да ещё вякнула про кремнёвый замок, теперь и его следовало изготовить самолично, дабы представить господам чиновникам из оружейного ведомства действующий прототип.
Сейчас перед ней лежали три ствола, с виду как будто не слишком друг от друга отличавшиеся. Все различия заключались в методе ковки. Теперь недостаточно будет просто зарядить их порохом, забить пыж, засунуть пулю и выстрелить. Нужно посадить их, желательно с помощью толстых железных скоб, на деревянные ложа с заранее пропиленными выемками и отверстиями под спусковой механизм. К механизму Яна имела лишь опосредованное отношение: она начертила примерную его схему, а изготовлением занимался мастер, которого господин тысячник привёз из Чанъани. Немногословный и молодой, но с золотыми руками, этот мастер буквально был рождён для тонкой работы по металлу. Теперь его изделия следовало совместить с её поковками одной деревянной конструкцией.
«Как не хватает моего ящичка с инструментами… – в который уже раз сожалела Яна, аккуратно подрезая деревяшечку, чтобы как можно ровнее уложить механизм в выемку. – Да ладно – ящичка. Сейчас в самый раз бы пришёлся самый обыкновенный штангенциркуль. А то делаем замеры шнурком, получается с точностью до миллиметра плюс-минус лапоть. Приходится доводить до ума вот так, при сборке…»
– Мамочка, а я тебе обед принесла.
Юэмэй после болезни как-то незаметно, неуловимо, но изменилась. Раньше это был беззаботный ребёнок, любивший поиграться в куклы и не любивший домашнюю работу. Сейчас дочка вела себя так, словно взрослый человек решил поиграть в ребёнка. Можно было поспорить, что рис она сварила сама, без участия Хян или старой Гу Инь. Можно было так же поспорить и выиграть, что сварила она три порции, две из которых, как полагалось, сразу отнесла отцу и брату, и только потом пошла к матери, работавшей в отдельной комнатёнке при кузнице. Наскоро умывшись, Яна понаблюдала, как она стелет на краешке стола чистую тряпочку и выставляет из корзинки чашку с ещё тёплым рисом.
Ну, как было не умилиться этой картине?
И, разумеется, ничего вкуснее этого риса Яна в жизни не ела.
Пока она ела, дочь поставила корзинку на лавку, и, пискнув: «Мамочка, я сейчас», – куда-то убежала. «В кузницу, наверное, – мелькнула мимолётная мысль. – За чашками папы и братика». Рано у неё пробудилась хозяйственная жилка. Сама она, помнится, впервые начала готовить лет в пятнадцать, и весьма посредственно поначалу. Юэмэй тоже не шедевр создала, но ей-то всего шесть… На миг Яна попыталась представить, какой станет её дочь лет через десять… и испугалась собственного воображения, которое нарисовало сразу огромное множество вариантов.
– Мамочка, – дочь с лукавой улыбкой всунулась в комнатушку. – Ты ещё работать будешь?
– Да, солнышко. Спасибо, очень вкусно было.
– А я тебе тут принесла…
Только сейчас Яна заметила, что малышка держит руку за спиной. Вот сейчас покажет что-то, на её взгляд, интересное и скажет: «Сюрприз!» Жаловаться нечего, сама дитё научила. И Юэмэй показала свой сюрприз. От которого у мамы чуть инсульт не случился.
Дитятко, хитро прищурившись, протягивало ей штангенциркуль.
– Откуда у тебя это? – шёпотом спросила Яна, чувствуя себя, как говорил отец, «ударенной пустым мешком из-за угла». Даже на колени опустилась перед дочкой. – Опять?
– Нет, мам, это было не так, как тогда, – Юэмэй, увидев страх в глазах матери, перестала улыбаться. – Тогда это случайно получилось. Сегодня ты думала, что тебе очень нужна эта штука. Я пошла туда, где она есть, и принесла тебе… Мамочка, я тебе помочь хотела…
«Боже мой… – сейчас Яна узнала, что такое „парализующий страх“. – Я только подумала… Я только подумала…»
Способности дочери пугали, и это мягко сказано. Нет, сожжение на костре малышке не грозило. Всего лишь дознание, не чёрное ли колдовство то, что она делает. Если, конечно, не удастся скрыть от общественности её нетривиальные возможности. Рассказать ребёнку, что пусть это будет «большим-пребольшим секретом», и, можно сказать, половина дела сделана. Но сейчас, именно сейчас, Юэмэй действительно вела себя так, словно взрослый актёр – надо сказать, хороший актёр – играл роль ребёнка.
В чём это проявлялось, Яна не смогла бы дать вразумительный ответ. Может быть, в излишне твёрдом и сосредоточенном, совсем не детском взгляде? Или в выражении лица? Или всё это вместе с чутьём, вопиющем о некоем скрытом несоответствии? Неведомо.
– Доченька… – она с трудом выталкивала слова из горла. – Доченька… кто ты?
Если бы Юэмэй попыталась и дальше играть ребёнка, Яна была бы стопроцентно уверена, что она лжёт. Но дочь, слабо улыбнувшись, как улыбнулась бы взрослая, много повидавшая женщина, обняла её.