Кстати заметим, что символика ян и инь присутствует в шахматах в виде как черных и белых полей доски, так и черных и белых фигур; причем и здесь силы ян и инь, противоборствуя, порой взаимодействуют и переходят одна в другую: король может найти убежище за пешкой противника и получить мат, будучи зажатым своими фигурами.
И еще одна интересная подробность. В эпоху шатранджа партия обычно начиналась не как теперь, а с готовой дебютной позиции, называвшейся табией. Известный английский историк шахмат Гарольд Джеймс Расвин Мэррей (1868–1955) собрал все дошедшие до нас варианты табий, их оказалось 31. И он сам, и его коллеги в разных странах объясняли и объясняют существование табий в шатрандже крайне медлительным характером дебютной стадии: на развитие всех фигур требовалось от 8 до 20 ходов. Однако не стало ли такое объяснение общепринятым просто за неимением другого? Ведь если (в порядке гипотезы) «приложить» к шатранджу «И-Цзин», то сам собой напрашивается вопрос: не являлись ли табии специально разработанными позициями – аналогами гексаграмм, моделировавшими разные жизненные ситуации, дальнейшее развитие которых зависело от игрока?
Сколько всего было табий, до сих пор не известно. Известно лишь число сохранившихся – 31. Но сколько их было изначально? 35? 50? Тогда почему не 64?! Разумеется, подобные предположения основаны всего лишь на совпадениях, но – не слишком ли их много?
Если не слишком, то напомним еще одно. В 629 году китайский ученый-монах Сюань Цзан отправился в Индию за буддийскими книгами (сутрами) с целью перевести их на родной язык. Факт зафиксирован хрониками. Здесь важны два существенных момента. Ученым в те времена в Китае мог считаться лишь тот, кто основательно овладел содержанием и духом «канонических книг», первой же в их ряду стоял «И-Цзин». Кроме того, Сюань Цзан отправился в Индию с четко определенной целью, а значит, связи между учеными двух стран существовали и раньше. Таким образом, практически несомненно, что «Книга перемен» еще до VII века была известна в Индии и, наверняка, в других государствах Центральной Азии. А это то самое время, когда на смену чатуранге приходит шатрандж!
На «странности» шахматной игры в разные века обращали внимание многие люди, в том числе выдающиеся и великие. Фирдоуси в поэме «Шахнаме» излагает легенду о том, как после смерти отца царевичи Гав и Талханд затеяли междоусобицу и как в разгар битвы Талханд умер на спине своего слона. Чтобы поведать матери, как умер один из ее сыновей, не будучи побежденным в бою, мудрецы изобрели шахматы. Это не первый, но достаточно ясный намек на то, что изначальная задача шахмат – передавать жизненные коллизии.
Лессинг однажды заявил, что «шахматы – слишком игра для науки и слишком наука для игры». Бенджамин Франклин в очерке «Нравственность игры в шахматы» указывал на таинственную взаимосвязь между шахматами и жизнью, а Мигель Сервантес высказался еще определеннее: «Жизнь – это шахматная партия».
Крупнейший русский мастер первой половины XIX века А. Петров отмечал, что «шахматную игру часто уподобляли жизни человеческой, и сравнение шахмат с людьми создавало некогда обширное поле к нравственной деятельности».
Однако наиболее близко к тому, на что, приводя все эти цитаты, намекает автор, подошел известный русский драматург Леонид Зорин. «…Меня всегда мучил вопрос: какова все-таки руководящая идея, заключенная в этой игре? – писал он. – Да и игра ли это? Должно же быть некоторое высшее назначение в этом великом изобретении?..» Не в том ли изначальная и руководящая идея шахмат, «что они являют собой гениально созданную модель жизни с ее вечной борьбой, с ее взлетами и падениями, с частой необходимостью все начинать сначала, упав, подняться и идти дальше?..»
В высшей степени закономерным представляется, что именно драматург высказывает подобное предположение об изначальной идее, главном предназначении шахмат. Ведь если, по Дюле Хернади, «И-Цзин» создан для того, чтобы заставить заговорить «дневник жизни», записанный на «свитках» молекул ДНК, то не предписывалось ли шахматам инсценировать тот же самый «дневник» и стать зримой, действующей «моделью жизни», моделью, построенной по «чертежам», содержащимся в таинственной китайской «Книге перемен»?
…Часто мы только в старости сознательно узнаем то, что бессознательно так хорошо знали в детстве.
Л. Н. Толстой
Древнейшие времена – пора раннего детства человечества, когда в сказки верилось больше, чем в были, когда поступки диктовались скорее природными потребностями, чем разумом, и когда разум был еще чист и свободен, поскольку не знал тех дальних и ближних границ, которые впоследствии установил сам себе. Мы в принципе знаем об этом парадоксе эволюции нашего разума, но часто забываем о нем, путешествуя по Истории. С нашей современной техникой мышления, отягощенной всевозможными внешними и внутренними табу, мы погружаемся в тот или иной век и оттуда начинаем восхождение к веку нынешнему. Но кто нам сказал, что история развивается снизу вверх? Где они, эти «верх» и «низ» во Вселенной? Чисто условные, нами же установленные и нас же вводящие в заблуждение понятия.
«Путь в прошлое так же беспределен, как и в будущее», – писал академик Б. А. Рыбаков, и поставленный им знак равенства едва ли можно заменить каким-то другим. Впрочем, правомерно утверждать и то, что пути эти в равной мере предельны. Ведь если примерно пять миллиардов лет назад Солнечная система сформировалась в том виде, в каком мы знаем ее теперь, то, как утверждают ученые, еще через пять миллиардов лет, когда Солнце истощит запасы водорода и его структура начнет изменяться, все вновь смешается и в нашем непрочном доме. В известном смысле мы сейчас на вершине горы, откуда любая дорога ведет к подножию. Но можно представить и по-другому: человечество в данный момент – акробат на проволоке, находящийся в середине пути, где точка, еще хранящая тепло его предыдущего шага, и та, на которую он только намерен ступить, одинаково выше его нынешней точки опоры.
Всякое сравнение хромает, однако второе хотя бы лишено хронологического шовинизма, поскольку утверждает: прошлое и будущее всегда и во всех отношениях богаче настоящего. Правда, если о будущем можно только гадать, то о прошлом мы кое-что знаем.
Относительно многое известно и о древнейшем прошлом Китая, где были сделаны удивительные для тех времен изобретения и открытия. Уже во втором тысячелетии до н. э. в бассейне реки Хуанхэ были известны техника выплавки бронзы, гончарное ремесло, производство керамики, прядение и ткачество. В 105 году в Китае появились первые образцы бумаги, а в VII–VIII веках зародилось книгопечатание. Во времена легендарных правителей Фу Си и Хуан-ди (соответственно в XXIX–XXVIII и XXVI–XXV веках до н. э.) были изобретены рыболовные и охотничьи снасти, компас, циркуль, многие виды оружия, применявшиеся и в Средневековье. Но особенно примечательны открытия и достижения древних китайцев в области астрономии и медицины. Как свидетельствуют исторические документы, в третьем тысячелетии до н. э., а точнее – даже во второй его половине, в Китае велись систематические наблюдения Солнца и Луны, звезд и метеоров. Все это – с применением математических методов. В результате таких наблюдений была определена продолжительность года в 365 и ј суток. В 350 году до н. э. в Китае был составлен первый в мире звездный каталог, содержавший сведения о положении сотен звезд и созвездий.