Всё вроде бы складывалось относительно неплохо: цель с каждой минутой приближалась, преследователи безнадёжно отстали, снегопад грозил разразиться лишь через четверть часа, оставшийся отрезок речного маршрута не выглядел опасным… Одно настораживало — вздымающиеся на правом берегу и перемещающиеся параллельно реке клубы снежной пыли. Прибрежные наносы — те, что напоминали застывшее цунами, — загораживали обзор, не позволяя рассмотреть, что там творился. И ежу понятно, что ничего хорошего, но всё равно узнать это было бы нелишне. Ибо причина, породившая движущийся вихрь, могла вскоре очутиться на речном льду. Где нас от этой угрозы уже ничто не загораживало и не защищало.
Я велел Дюймовому держаться поближе к берегу, надеясь, что возле наносов «Кайра», за которой также вилась снежная пыль, будет не так заметна. К сожалению, проку от моей предосторожности не оказалось. Тот, кто будоражил снег на правобережье, уже знал о нашем близком присутствии. Знал и во весь дух спешил нам на перехват. Да не один, а со своими ретивыми соратниками…
Наша встреча с Грободелом и его отрядом (не всем, а тем, какой он успел собрать по дороге) состоялась в месте впадения в Обь речки со странным названием Иня. Как и на обводной протоке ГЭС, снежный покров в устье Ини также образовывал пологий спуск в Обское русло. И когда из этой низины нам наперерез выехали чистильщики, случилось это…
…Нет, не как гром среди ясного неба. Всё-таки к их появлению мы были готовы. Скорее отряд Хрякова походил на рой ос, что вылетел из гнезда, мимо которого мы пытались проскочить незаметно, но, несмотря на все наши старания, всё равно его растревожили. Единственное, что нам теперь оставалось — это бежать очертя голову куда глаза глядят, пока осы не расчухали, кто потревожил их покой.
Шесть или семь «Маламутов» и ещё один «Альбатрос» сопровождали хряковскую «Ларгу» нестройным эскортом. Очутившись на льду, вся их разномастная свора тут же, не останавливаясь, ринулась через реку. Чистильщики стремились перегородить как можно большее пространство до того, как мы достигнем устья Ини, и опередили нас примерно на полкилометра.
Кто бы мог подумать, что Грободел объявится здесь так оперативно! Завидев охотников, Тиберий изобразил страдальческую гримасу и без напоминаний снова улёгся в проход между сиденьями. А я помянул недобрым словом полковничью мать и, указав Жорику на ближайший просвет в торосах, велел сворачивать в том направлении.
Чистильщики живо смекнули, в какую дыру мы намерены ускользнуть, и бросились нам навстречу. Все, кроме «Альбатроса» и «Ларги». Для них эта брешь была слишком узкой; мы и сами могли протиснуться туда, едва не задевая её края лыжами. Вражеским аэросаням и катеру предстояло поискать себе другой проход ниже по течению реки. Так они и поступили, поскольку Хряков видел: мы проскочим через торосы раньше его мотострелков, которые явно не успеют нас перехватить.
По нам вновь был открыт автоматный огонь, но растрескавшийся ветровой щиток и искорёженный нос «Кайры» выдержали и этот обстрел. Повредить пулями нашу турбину было возможно только сзади, так как её заборное отверстие направлено вверх. Однако, прежде чем Чёрный Джордж развернёт машину кормой к чистильщикам, я намеревался обменяться с ними кое-какими любезностями.
Даже достигни «Маламуты» бреши раньше нас, они не стали бы преграждать нам путь. Гораздо более тяжёлая, чем любой из снегоходов, «Кайра» смела бы их с дороги, словно шар для боулинга — кегли. Обстреляв её на подходе, преследователи собрались проскочить через торосы сразу за нами, но я имел на сей счёт своё, отличное от вражеского мнение.
Взяв у Жорика гранату, я дождался, когда он загонит аэросани в просвет, и, пока мы переезжали с правого края замёрзшего русла на левый, снял с гранаты предохранитель и забросил её в трещину между глыбами льда. Они пронеслись от нас на расстоянии вытянутой руки, и враги не обратили внимания на мою коварную выходку. Это точно, ведь иначе вряд ли они последовали бы за «Кайрой» в заминированный мною проём.
Трудно сказать, отчего именно погиб авангард мотострелков: сгорел в плазменном выбросе или сварился заживо в паровом облаке, которое тот породил. Саму вспышку я не видел. Едва мы отъехали от гряды, а первые «Маламуты» сунулись в брешь, как оттуда с яростным шипением ударил в небо мощный фонтан кипятка и пара. Помимо этого торосы по обеим сторонам просвета начали трескаться и обваливаться, воздвигая над погибшими в кипящем котле жертвами ледяной курган.
До нас докатилась волна горячего и влажного воздуха — прямо как из дверей парилки пахнуло! Но мы уже стремительно набирали скорость, и радоваться теплу пришлось недолго. Равно как и любоваться рукотворным гейзером, тщась определить сквозь паровую завесу, как сильно мы потрепали мотострелков. Те из них, что уцелели, остались за завалом, зато «Ларга» и не отстающий от неё «Альбатрос» уже достигли следующего, более широкого просвета и собирались перемахнуть на нашу сторону русла.
Провернуть с катером на воздушной подушке тот же фокус, каким мы отделались от «Альбатроса», было невозможно. Палуба «Ларги» полностью закрыта, а её пулемёты, лёгкие орудия и ракетная установка позволяют вести круговой обстрел, не оставляя нападающему на катер противнику ни одного шанса. Так что пока «Ларга» вписывается на малом ходу в брешь между торосами, нам нужно выжимать газ до отказа и уходить в отрыв.
Получится или нет? Проверим. Одно известно точно: теперь рассвирепевший Грободел от нас точно не отвяжется.
Солнце померкло — наползший фронт непогоды закрыл собой всю южную треть неба. Но нам был виден лишь передний край этой исполинской свинцовой плиты. Всё остальное скрывалось за непроглядной стеной падающего… нет, хуже — низвергающегося из тучи снега. Эта чудовищная вертикальная лавина ещё не достигла ГЭС, но уже вовсю заваливала застывшую гладь Обского моря. Вторая — безоблачная — часть небосклона резала глаз своей неестественной яркостью и чистотой. Но смотреть на неё в эти минуты было столь же абсурдно, как стоять на океанском берегу и любоваться закатом, не замечая надвигающегося на берег цунами.
Впрочем, нам и за этим белым «цунами» было совершенно некогда наблюдать. Несмотря на его грандиозность, я, оглядываясь назад, видел первым делом преследующие нас «Ларгу» и «Альбатрос». И только потом мимоходом замечал грандиозный зловещий фон, на котором они маячили. Замечал и вновь переключал внимание на нашу первостепенную угрозу.
А оглядываться приходилось часто. Позволив нам оторваться от них, чистильщики на катере открыли по «Кайре» огонь из бортовых орудий и пулемётов. Её обшивка была способна выдержать попадание 30-миллиметровых снарядов и 12,7-миллиметровых пуль, лишь когда они врезались в нас по касательной траектории. Так было, пока мы усиленно виляли перед преследователями задницей… то есть кормой. Враг не оставлял попыток попасть нам в двигатель и довольно часто задевал вскользь кожух турбины или её стойки. И лишь благодаря нашим безостановочным прыжкам и петлянию бортстрелкам Хрякова не удавалось поймать «Кайру» на прицел.
На «Ларге» также имелись ракеты, чья система термонаведения могла бы настроить их на реактивный выброс нашей турбины, и тогда мы точно не отвертелись бы от «плазменного привета» чистильщиков. Причина, которая удерживала их от применения ракет, была проста, и я о ней уже упоминал. Да, моя дорогостоящая шкура — моё тяжкое проклятие! — притягивала к себе уйму неприятностей. Но иногда — как, например, сейчас, — она оберегала меня и моих спутников от нанесения по нам ракетно-бомбовых ударов. Не сказать, чтобы меня это здорово утешало, но тем не менее.