Всё шло относительно неплохо, и ничто, на первый взгляд, не предвещало сюрпризов. Управляемый Свистуновым процесс утрамбовки ловушки протекал стабильно. Магия, которой я на неё воздействовал, лилась из меня ровным, непрерывным потоком. И пусть я, транслируя её, ничего не смыслил в том, что делал, главное, я делал это правильно и без нареканий. Ну, а смысл… Кто знает, может, когда-нибудь я постигну и его. Если, конечно, доживу до той знаменательной минуты собственного озарения…
А потом случилось примерно то, что порой случается с нами на дружеских вечеринках. Тогда, когда, выпив, закусив и ощутив прилив хорошего настроения, вы продолжаете его подъём по отработанной схеме, и всё у вас получается, и жизнь становится ещё прекраснее, и вот уже не земное, а вселенское счастье переполняет вашу душу, и нужно выпить ещё, потому что ваши силы неиссякаемы, а границы счастья, как оказалось, простираются гораздо дальше края вселенной, но их вполне можно постичь, и вы это знаете, и не намерены отступать, и опрокидываете уже бог весть какую за вечер стопку, и…
Господи, и когда только вы успели отключиться и свалиться под стол? Ведь вы прекрасно помните всё, что с вами вчера происходило! Всё, вплоть до мелочей, но… до определённого предела. А потом — будто отрезало! Но в какой момент вы пересекли эту зыбкую грань? И, главное, почему вдруг это случилось? Вы же всё время держали себя в руках, разве не так? Да, верно — держали. И тем не менее безупречный, казалось бы, алгоритм обретения счастья дал досадный сбой, наградив вас раскалывающейся от боли головой, пересохшей глоткой, слабостью, тошнотой и огромным провалом в памяти?… Да, так и есть. И как прикажете всё это объяснить, с точки зрения здравого смысла? Да никак, потому что здравым смыслом здесь и не пахнет! А чем же тогда пахнет?…
Однако что-то мы чересчур увлеклись. К чему я завёл речь об этих вечных и не познаваемых в принципе материях?
Да, в общем-то, ни к чему. Просто хотел подготовить вас к тому, о чём собираюсь поведать дальше, ибо объяснить это с позиции разума у меня тоже вряд ли получится.
Итак, переполненный чувством превосходства над аномальной стихией, я, сжимая «Лототрон», производил над его сердцевиной свои загадочные пассы. Я глядел на неё неотрывно, словно гипнотизер, погружающий в транс своего пациента. Глядел до тех пор, пока фосфоресцирующая муть передо мной не стала постепенно рассеиваться, обнажая то, что скрывалось за ней.
И это была не заснеженная, усыпанная обломками площадь, как вероятно, вы подумали. Нет, за исчезающей пеленой скрывалось нечто совершенно иное. И я, глядя через возникшее в центре шара отверстие, пытался понять, куда же оно ведёт. Так усиленно пытался, что даже наклонился поближе к нему, словно к микроскопу, потому что отверстие было совсем невелико — едва можно просунуть руку.
Точно помню, что руку я в него совать не собирался. Зачем, ведь Свистунов не отдавал мне такого приказа? Но, несмотря на то, что я продолжал себя контролировать, случилось нечто невообразимое. Когда я наконец-то присмотрелся и понял, на что именно гляжу, я уже не стоял, склонившись над шаром, а… падал в него! И окружали меня не привычные реалии Зоны, а тот самый бледный, светящийся туман, который я только что свернул в аккуратный, безобидный на вид мячик.
Как оказалось, не такой уж и безобидный.
Или это был уже не аномальный туман, а настоящие облака? Судя по всему — да. И подо мной катил волны океан, на синей глади которого лежал тропический остров. Один из тех, что утопают в зелени, имеют множество широких пляжей и укромных бухт, населены улыбающимися, загорелыми людьми и по праву считаются райскими уголками планеты. Именно этот остров я увидел через отверстие в сердцевине «Лототрона» перед тем, как невероятным образом провалился внутрь шара, который был по размеру меньше моей головы.
И всё-таки первым делом я подумал не о чуде. И не о странном месте, куда это чудо меня зашвырнуло. А о том, что, несмотря на все мои старания, я всё-таки напортачил и подвёл Тиберия, возлагавшего на меня столько надежд. Разве он просил меня наклоняться и таращиться на возникший в ловушке мираж? Нет, не просил. Я пошёл на поводу у своего любопытства, и вот вам результат: теперь я не слышу команд Свистунова. А если даже и услышу, то не смогу их выполнить. Потому что нет у меня больше ни рук, ни ног, ни туловища. Да и головы, подозреваю, тоже нет, ибо как я ни пыжусь, так и не могу разглядеть кончик собственного носа и зажмурить веки. И лечу я, стало быть, бесплотным духом над бескрайним океаном, уподобившись Всевышнему во дни сотворения мира. Разве что мир подо мной сотворил вовсе не я. Куда уж мне до такого подвига, с моими-то скромными талантами…
Хотя, если прекратить паниковать и присмотреться повнимательнее… Я никогда не бывал на тропических островах, но этот кажется чертовски знакомым даже с высоты птичьего полёта. Причём знаком он мне гораздо лучше, чем я мог бы познакомиться с ним, к примеру, при просмотре телепередач на канале «Дискавери». И во сне я вроде бы ничего подобного не видел. Интересно, как такое может быть?
А ведь может! Может, поскольку самая немыслимая из всех моих догадок в итоге оказалась правдой. Это действительно я сотворил и эти острова, и этот океан, и солнечное небо над ними.
Не верите? Да бросьте! Неужели раньше я позволил вам хоть раз усомниться в правдивости моих слов? Вот и сейчас не позволю, как бы ни безумно звучало это моё признание…
Самое уязвимое место Алмазного Мангуста, по которому могут ударить его многочисленные враги, — его семья. Жена Елизавета и дочь Аня, которой не так давно исполнилось двенадцать. Я уже немного знакомил вас с ними, и вы знаете, что прежде чем я очутился в Зоне, мне пришлось упросить Мерлина отправить Лизу и Аню туда, где мои недруги до них гарантированно не доберутся.
И Семён отыскал такой укромный уголок, выслав втайне мою семью к своему студенческому другу — Самуилу Блюмбергу, ныне состоятельному бизнесмену, проживающему на Мадейре. Лиза неплохо владела испанским и португальским, и Блюмберг устроил её по фиктивным документам домоправительницей в один из своих загородных особняков. Чем заодно помог Лизе и Ане с безопасным жильём, поселив их на охраняемой территории того же поместья.
В общем, чтобы сполна рассчитаться с Пожарским за всё то добро, какое он для меня сделал, мне пришлось бы сокрушить ради него не одного, а как минимум дюжину Жнецов…
Как я всё это время поддерживал с Лизой и Аней связь, тема для отдельного разговора, и мы уделим этому немного внимания. Посредником в нашем общении также выступал Мерлин. Только он и никто другой приносил мне новости о том, как живётся моей семье вдали от изувеченной Катастрофой родины. Приносил исключительно на словах. На том уровне конспирации, которую мы соблюдали, электронные носители и бумажные письма являлись потенциальной угрозой, способной легко её разрушить. Первое же перехваченное моими врагами письмо или видеофайл навели бы их на след моих близких, и вся наша конспирация пошла бы коту под хвост. По той же причине в этот процесс не были включены даже самые надёжные члены команды Пожарского. При всём безграничном доверии к ним Семёна, он не тешил себя иллюзиями и допускал, что под пытками любой из них сознается в чем угодно. Поэтому и не посвящал от греха подальше своих сподвижников в детали нашего с ним засекреченного личного дела.