Ну а потом, пока не знаю, как, но вновь попытаюсь присниться дочери, а если вдвойне повезёт, то и жене. Чем чёрт не шутит, авось да получится, ведь начало этому положено. Главное, чтобы при моём появлении в грёзах Лизы и Ани они не проснулись. И тогда мы непременно найдём друг с другом общий язык, уж коли иным способом, кроме такого, суррогатно-мистического, нам сегодня общаться не судьба…
Громадьё этих планов выстроилось у меня в голове, не успела ещё Лиза выйти из комнаты. Но едва я, исполненный светлых надежд, попытался отправиться вслед за семьёй, как вдруг обнаружил, что не могу сдвинуться с места. Хотя, нет, вру: с места я сдвигался, но не по своей воле и в противоположную от желаемой сторону. Так, будто кто-то тянул меня тросом, медленно, виток за витком, сматывая тот на лебёдку.
Я плыл по комнате в направлении выхода из «апартаментов» Лизы и Ани, глядя как исчезают они от меня в полумраке детской спальни, и с ужасом осознавал, что больше никогда их не увижу. Потому что пробил мой час, короткая передышка завершилась, и я покидаю этот маленький райский оазис, встретившийся мне на полпути между Пятизоньем и Адом. Смерть, оказавшая мне таким образом последнюю милость, постучала своим костлявым пальцем по циферблату часов, отсчитывающих мой жизненный срок, и дала понять: срок этот только что полностью истёк. И мне пора отправляться дальше: во мрачные глубины давно поджидающей меня Преисподней…
Сила, которая вновь неумолимо разлучала меня с женой и дочерью, возрастала с каждой секундой. И вот уже я, просочившись сквозь стены, повторно пролетаю над опустевшим двором поместья, только на сей раз не приближаясь к особняку, а удаляясь от него. После чего и особняк, и поместье стали быстро теряться во тьме среди сотен других частных землевладений, разбросанных в этом районе Мадейры. И милый свет недавно манивших меня окон влился двумя каплями в озеро прочих огней, растёкшееся мерцающей кляксой по всему ночному острову.
А вскоре и сам остров стал уменьшаться, как будто это не я стремительно уносился от него, а он растворялся, подобно куску рафинада, в омывающих его водах Атлантики. И лишь взошедшая над Мадейрой багровая луна и отбрасываемая ею на океанскую гладь дорожка бликов не менялись в размерах. Так, словно лишь они служили символами постоянства в зыбком, улетучивающемся мире моих сладостных видений.
А затем мой взор застилала беспросветная мгла — предвестница моего грядущего Ада. Я решил было, что она — первая из уготованных мне мук: пытка долгой, сводящей с ума неизвестностью в преддверии более жутких, физических пыток. Но я ошибся. Мгла сгустилась и рассеялась ещё быстрее, чем курильщик делает сигаретную затяжку. И когда мир передо мной опять прояснился, я узрел наконец-то вход в Чистилище и встречающего меня на его пороге адского привратника.
Вот только вид у этого привратника был хоть и свирепый, но откровенно неожиданный. В том, что у меня богатое воображение, вы могли убедиться, путешествуя вместе со мной по стране моих грёз. И несмотря на это, раньше мне и голову не приходило, что первая же дьявольская тварь, с которой я столкнусь в Аду, будет тычущим мне в лоб автоматом полковником Хряковым!
Ни дать ни взять «Божественная комедия» во всей своей красе! Что ж, зато теперь можно не сомневаться, кем на самом деле является Грободел и чьим интересам он служит…
…А ещё в Чистилище, вопреки укоренившимся стереотипам, было чертовски холодно, царила разруха и повсюду лежал снег. Прямо как зимой в Новосибирской локации Пятизонья, откуда я отправился в Ад с короткой прощальной остановкой на Мадейре — острове моей светлой, но, увы, несбывшейся мечты…
Впрочем, это были последние иллюзии, посетившие меня перед тем, как я полностью избавился от них и понял, где на самом деле нахожусь.
А находился я там же, где и был захвачен врасплох лишившей меня сознания масштабной галлюцинацией. И даже времени с того момента утекло совсем немного: двадцать, максимум двадцать пять минут. Солнце, светившее мне в левое ухо, когда я и Тиберий подступили к «Лототрону», прошло по небу всего ничего и продолжало освещать всё тот же сектор купола. Однако то, что творилось сейчас под этим солнцем вокруг нас, мне здорово не понравилось. Низвержение в Ад, как вы уже поняли, было для меня в очередной раз отложено. Но то, что я узрел по возвращении в реальность, выглядело немногим лучше геенны огненной.
Пока внезапно представший предо мной полковник Хряков держал меня на мушке «Карташа», двое его бойцов нацепили мне на шею железный ошейник с полутораметровой цепью, и не успел я рта раскрыть, как меня уже тащили за эту цепь куда-то волоком по снегу. Благо, недалеко — шагов десять, не больше, — и когда я начал возмущаться этим неприкрытым произволом, никто уже не попирал подобным насилием моё человеческое достоинство.
Чего нельзя было сказать о моих правах и свободах. Не прошло и суток, как мы дали дёру от «Светоча», а на мне опять постылые кандалы, в которых Грободел обычно вывозил меня на полевое тестирование. Ладно, хоть сегодня я не был раздет до трусов, и более того — даже не заключён в наручники, — и на том спасибо. На сей раз степень моей свободы ограничивалась… доктором Свистуновым. Чистильщики пристегнули его в качестве кандальной гири к другому концу моей цепи за такой же ошейник, после чего ключ от наших допотопных механических оков был отдан лично Хрякову. А мы с Зелёным Шприцом не могли отныне отойти друг от друга более чем на полтора метра.
Какой уж тут побег! Сноровкой и выносливостью Тиберий не блистал, а после того, как сломал руку — в особенности. К тому же длина цепи была выверена так, что это исключало с моей стороны любые рывки и резкие движения. Одно утешало: в отличие от своих средневековых аналогов эти кандалы были отделаны изнутри специальным материалом, не натирающим кожу и не позволяющим железу примёрзнуть к ней на морозе.
Почему меня не сковали вдобавок наручниками, выяснится чуть позже. А в эти минуты я, очнувшись от наваждения, выяснял, что здесь стряслось в моё, скажем так, ментальное отсутствие. Однако были среди плохих новостей и хорошие. Такие, какие в моём горестном положении пролились на мою душу натуральным бальзамом. И пока бойцы Хрякова собирали останки погибшей экспедиции, демонтировали оборудование и снимали лагерь, Свистунов вкратце поведал мне обо всём, что я ненароком проворонил по вине непреодолимых обстоятельств.
Именно с этих обстоятельств и нужно начать вводить вас в курс дела, дабы не отступать от хронологии событий последнего получаса.
То, что стряслось со мной в процессе снятия «Лототрона», Тиберий, оказывается, предвидел заранее. Нет, конечно, он понятия не имел о характере моих галлюцинаций. По его расчётам, на финальном этапе нашей работы, когда ловушка начнёт особенно упорно сопротивляться «трамбовке», моя аллергия обострится до предела. При этом ей понадобится очень много энергии, какую она излучала при контакте с аномалией. А та, в свою очередь, сжималась и видоизменялась вслед за своим центром, подвергаемым мной целенаправленному, упорядоченному облучению. И когда свечение моей углеродной «арматуры» и её энергоёмкость стали чересчур интенсивными, мой рассудок во избежание, грубо говоря, перегрева перешёл в энергосберегающий режим и фактически отключился.