Пока я кувыркался, мой малоопытный в таких делах товарищ также достиг берега. Порождённый мной обвал оказал Тиберию полезную услугу, вынудив его приземлиться на край выщербленной в наносе выемки. Свистунов не воткнулся по уши в снег, а учинил в свою очередь ещё один обвал, только гораздо скромнее, и, плюхнувшись на разрыхлённый моими стараниями склон, покатился по нему за мной вдогонку. За доктором также неслась лавина, но уже не сравнимая с предыдущей — так, лёгкий слой сахарной пудры поверх толстого слоя сливочного масла.
Несмотря на то, что высота наноса была около полутора десятков метров, вызванная нами осыпь оказалась достаточно сильной и уволокла меня к самому подножию снежной гряды. Вынырнув из-под снега — благо, он был мягок как пух, — я и не догадался бы, что Зелёный Шприц находится неподалеку от меня, кабы не торчащие из завала его ботинки. Ноги, на которые они были обуты, не шевелились, а значит, либо доктор потерял сознание, либо всё-таки свернул себе шею. Хотя после того, как я на собственном опыте проверил мягкость наноса, можно было с уверенностью утверждать: чтобы разбиться насмерть при подобном прыжке, требовалось сильно постараться либо быть совсем уж конченным неудачником.
Утерев лицо от снега, я бросился откапывать бесчувственного Тиберия, периодически поглядывая на то, что творится у нас над головами. Годзилла продолжал топтаться на месте, разве что, пока мы кувыркались, опустил стрелу и положил ротор на лёд, будто проверял его крепость; ни дать ни взять пришедший к водопою слон! А на транспортере в это время разгорелась такая битва, что её жар долетал даже до меня. И не только жар. Порой то тут, то там в снег впивались рикошетящие от экскаваторного каркаса шальные пули. Они как бы ненавязчиво советовали мне не задерживаться на этом смертельно опасном месте. Я их прозрачные намёки, естественно, понимал и даже без лопаты рыл снег с таким усердием, с каким доселе никогда не занимался подобной работой.
Горнило навязанной чистильщикам схватки теперь сместилось на край роторной стрелы. Открытая ими стрельба, кажется, придержала Гордиев на подступах к «Ларге». На это указывали и частые разрывы гранат, которые Хряков не пустил бы в ход, веди он бой на предельно короткой дистанции. Никто из солдат пока не дрогнул и не сиганул с экскаватора, ибо все они осознавали: их сила — в сплочённости и шквальном огне. Хотя наверняка Грободел уже обдумал такой вариант отступления. На крайний случай, поскольку иначе полковник вряд ли оставит раненых и контуженых бойцов на растерзание мигрантам.
К моему превеликому облегчению, мои худшие опасения не подтвердились. Свистунов был жив и пришёл в себя ещё до того, как я, откопав его до пояса, поднатужился и выволок доктора из-под снега. Новых травм он не заработал, но, видимо, разбередил старую. Едва открыв глаза и вдохнув полной грудью, он тут же схватился за покалеченную руку и громко застонал. Хорошо, что на ней уже стояла шина-трансформер и автоматические инъекторы, к которым я, естественно, не прикасался. И к моменту, когда Тиберий смог встать на ноги, он был напичкан всеми нужными лекарствами и готов спасать свою шкуру, почти не опираясь на моё товарищеское плечо.
Не хотелось бы сглазить, но, кажется, нам вновь начала благоволить удача. А вот от Хрякова она окончательно отвернулась. Перед тем, как мы, разложив снегоступы, припустили вдоль берега прочь отсюда, я глянул ещё раз на сражающихся чистильщиков, после чего испытал смешанные чувства. С одной стороны, у меня не было причин жалеть о гибели своих заклятых врагов, которые причинили мне столько зла и страданий. Но, с другой стороны, сам являясь бывшим офицером, я сочувствовал этим храбрым парням, исполняющим свой воинский долг. Ведь, если вдуматься, все они очутились здесь и погибли из-за меня и моего побега. Причём отлично зная, что за этот муторный штрафной труд им не то что даже одного, самого завалящего алмазика, а вообще ни копейки лишней не перепадёт…
Взрывы прекратились, но стрельба наверху продолжалась. Правда, теперь пули и лазерные импульсы били не в одну сторону, а хаотически разлетались повсюду подобно фейерверку. Чёрные тени мигрантов, которые до этого нельзя было рассмотреть за вспышками гранат, маячили рядом с катером. Но страшнее мигрантов и панических выстрелов были человеческие тела и их фрагменты, которые, брызжа кровью, не переставая падали с роторной стрелы.
Растерзанных останков и обломков доспехов было много. Гораздо больше, чем тогда, на площади Маркса, и меня вновь передёрнуло от отвращения. Некоторые из них, как и шальные пули, падали в опасной близости от нас. Один такой фрагмент, оказавшийся на поверку головой без шлема, упал в трёх шагах передо мной и закрутился на снегу будто неразорвавшееся пушечное ядро. Капли крови, вытекавшей из грубо отпиленной шеи, рисовали вокруг вращающейся головы багровые пунктирные кольца.
— Проваливаем отсюда, доктор! — прокричал я Тиберию, махнув рукой на юго-восток. — Забудьте о «Лототроне» — чёрт с ним! Живы, и то хорошо! Теперь найдём подходящую дыру и отсидимся, пока всё не уляжется!…
Вздрагивающий от холода, канонады и страха Свистунов лишь судорожно кивнул в знак согласия и, прижимая сломанную руку к груди, потопал без оглядки в указанном мной направлении, вдоль тянущихся по берегу наносов.
Стараясь двигаться за доктором след в след, я, однако, сделал несколько шагов и остановился. Но посмотрел не на Годзиллу, а на оторванную голову, мимо которой пробежал. Она только что прекратила вертеться волчком и замерла, вытаращив в небо остекленевшие глаза.
По их мутному взгляду не удалось бы прочесть, о чём думал полковник Хряков за миг до того, как его голова была оторвана от тела и сброшена с экскаватора. Не исключено, что Грободел даже радовался тому, что гибнет смертью храбрых вместе со своими бойцами. Избегая тем самым ожидающего его в Центре позорного разбирательства по поводу гибели вверенной ему под командование целой роты солдат.
А может, я преувеличиваю, и мёртвый взор полковника выражал всего-навсего страх, боль, сожаление или иное, более естественное для обезглавливаемой жертвы чувство? Но, так или иначе, и этого охотника за моей драгоценной персоной мне посчастливилось пережить. Надолго или нет — другой вопрос, даром что актуальный. Но тот факт, что Грободелу всё же не довелось увидеть мои алмазы отдельно от моего тела, меня приободрил. И на полном безрыбье иных обнадёживающих новостей эта могла считаться вполне достойным поводом для радости…
Зачем Годзилла притащился к реке, мы поняли, когда он четырежды приподнял стрелу и ударил заклинившим ротором о лёд. Как выяснилось, после «вывиха челюстей» чудовище шло не абы куда. Однако его поход к реке уже не имел отношения к нашей поимке, а являл собой, образно говоря, гигиеническую процедуру, наподобие чистки зубов.
Первый удар ротора застал нас примерно в сотне метров от экскаватора. Идущий на нём бой ещё не утих, но теперь очереди звучали глуше, а вместо взрывов слышался пронзительный скрежет распиливаемого металла. Я уже не мог разглядеть, что там творится, но догадывался: уцелевшие чистильщики засели в перевёрнутом катере, надеясь продержаться до подхода подкрепления с Пашинской базы, а Гордии пилили броню «Ларги», пытаясь добраться до выживших людей.