С возгласами: «Ой, не могу!» – вываливаемся из зала. Среди порхающих на сцене тётенек мы видели золотозубую продавщицу из нашего магазина. Бойкая, неприятная особа: без зазрения совести обсчитывает и обвешивает даже детей. По дороге оживлённо обсуждаем: отчего гипнозу в первую очередь, как ни странно, доверчиво поддаются холодные, циничные, расчётливые особы? Поп-звёзды, крупные бизнесмены и политики?
«Жестокие люди вообще бывают крайне сентиментальны и плаксивы», – говорит подружка. Подтекст: мы-то не такие, пусть нас безбожно обманывают в магазине и мы по жизни последние лохушки – зато нас гипноз не берёт.
То, что человек напридумывал и нагромоздил вокруг неопознанного – большей частью лживо. Оно было оболгано и опошлено в тот момент, когда человек, свойственно своей природе, начал делать на этом деньги.
Представьте: чистая цветущая полянка, бил звонкий прозрачный родничок. Сюда не ступала нога человека. Пришли люди, вытоптали цветы, замутили, загадили родничок. Вот и здесь так же.
Потому что на самом деле рядом с нами или среди нас всё же что-то есть. И иногда приоткрывает перед нами завесу, впрочем, не позволяя за неё заглянуть. Рано ещё. Успеете. Или: это не про вашу честь. Не для ваших слабеньких мозгов. Тронетесь умом, отвечай потом за вас.
Каждый может припомнить необъяснимые странности в своей жизни. Взять меня: возмездие за дурную мысль или дурной поступок раньше наступало через десятилетия. Потом – через годы. Сейчас – может дать по башке через час или даже через минуту после необдуманно сказанного или сделанного.
Как будто кто-то невидимый распорядился: некогда рассусоливать. Цигель, цигель, время поджимает. Истекает он, ваш жизненный урок, а вы так ничему и не научились, лоботрясы.
Так вот, про «всё же что-то есть». Оба случая связаны, к сожалению, со смертями.
Рядом с моим домом стоит кирпичный дворец. Его построил работящий парень по имени Костя, бывший детдомовец. На вопрос, зачем отгрохал для себя одного трёх – а с подвалом и четырёхэтажную домину – отвечал, что мечтает о большой семье. Сам горе мыкал, так пусть у него будет много детей, и они по-человечески поживут.
Но не нашёл женщину по себе. Приходили изредка подружки, но под утро и уходили.
Моё соседское отношение к нему было более чем прохладное. У Кости была закрытая форма туберкулёза. И он лечился жестоким народным средством. Не буду говорить каким, оно отвратительно. Потому и отношение к нему было соответственное.
И вот однажды – шла первая декада февраля – мне приснился сон. Из тех, от которого просыпаешься, в ужасе перевариваешь увиденное, снова засыпаешь и видишь продолжение, услужливо, ровно с прерванного места. Такой многосерийный сон.
Так вот, мне снится, что я сплю и под моё одеяло тянутся цепкие худые, могильно ледяные руки. И судорожно пытаются ухватить за мои тёпленькие ножки – кошмар!
Я знаю, чьи это руки. Я изо всех сил отбрыкиваюсь и кричу: «Костя, убирайся! Ты рехнулся, Костя?!» Как это бывает во сне, я задыхаюсь, кричу, но не слышу собственного голоса. И меня никто не слышит и не может прийти на помощь. Я просыпаюсь, засыпаю – и по новой, то же самое… Ужас.
Спустя два дня ближе к обеду в наш пустынный маленький переулок приехала машина. Оттуда вышли люди, направились к соседнему дворцу: это приехали с Костиной работы, где его потеряли… И тут же один человек развернулся и резво побежал обратно: вызывать скорую, милицию. Поздно.
Выяснилось: два дня назад вьюжным днём Костя выпил с соседом и пошёл домой. Не дошёл каких-то пять метров до входной двери, упал и уснул – навсегда. Может, выронил ключ, не сумел найти в сугробе. Была метель, его примело, никто в эти два дня и не хватился. Рядом мы гуляли с соседками, ребятишки катались с самодельной горки.
В выходные я мельком выглядывала в окно в Костин дворик и думала: какие эти мужики неряхи. Среди зимы выкинуть прямо на улицу перед домом неопрятную кучку чёрного тряпья, вон её уже и снегом запорошило. А это был Костя.
Теперь, внимание: он замёрз в ночь с пятницы на субботу, когда я видела сон. Вот как это назвать? Главное, мужу не расскажешь. Сразу подозрительно спросит: а чего это он именно к тебе под одеяло полез? Ни к одной из соседок, а именно к тебе, а?!
…Давно уже я потеряла очень близкого, родного человека. Такого близкого, что до сих пор в не верю в произошедшее. Не допускаю в сердце и в голову.
Это нетрудно сделать: мы жили в разных городах далеко друг от друга. Внушила себе: он не даёт о себе знать, потому что заработался, с головой ушёл в свою физику и кибернетику. Он большой учёный, профессор, у него научные труды, открытия, лекции, практика. А я ему просто не звоню, не мешаю, не отвлекаю, не хочу отрывать от физики и кибернетики. Так я думаю, и можно жить дальше.
Так вот, приехав с похорон, я прилегла на кровать. Я не спала и не дремала, чтобы вы не думали, что это мне примстилось. К сведению: успокоительных таблеток не пью, ничего такого и не такого не курю. Напротив, была какая-то особенно, совершенно ясная голова.
Я стала неприязненно думать о вдове, жене погибшего. Да, именно: я считала, что он погиб, и погиб по её вине. В трагический момент она не только не протянула ему руку, но подтолкнула к могиле. Можно сказать: убила своими руками.
Как он её обожал, придумывал нежные, уменьшительно-ласкательные смешные прозвища. Она была для него всем на свете, даже, может, главнее физики и кибернетики. А она его предала. Предательница. Так я думала, лёжа на кровати.
Вот теперь можете надо мной смеяться и ёрничать, и подначивать, и сколько угодно упражняться в остроумии: не крепко ли я закемарила, не употребила ли перед отдыхом чего крепенького, и не пользовалась ли я раньше услугами мозгоправа? Нет, нет и нет.
В ту минуту, когда я мысленно жёстко обвиняла его жену, конец кровати – там, где лежали мои укутанные пледом ноги, – приподнялся. Будто кто-то рукой резко, рывком играючи поднял кровать, и рука эта была нечеловечески сильна. В течение полуминуты этот конец кровати кто-то бешено, в ярости сотрясал, так что я вцепилась в края, чтобы не упасть. И отпустил. Потом запрыгала прикроватная тумбочка, с неё упала и покатилась баночка с кремом.
«Хватит, хватит! Я не буду больше плохо отзываться о твоей жене», – пообещала я. Рассказала мужу. Он выслушал недоверчиво, покачал головой и посоветовал хорошенько выспаться после поездки. Расскажи мне кто-то подобное – я бы сама выслушала недоверчиво и с жалостью, и посоветовала пойти выспаться.
Но баночка с кремом – как она оказалась под кроватью?
Вот такие два случая, которые пошатнули во мне упрямого Фому неверующего. Теперь я не закатываю глаза и не кручу выразительно пальцем у виска, когда слушаю подобные истории. Хотя не исключаю, что многие из них нафантазированы слишком живым чужим воображением.
Только не мои истории, разумеется. Они-то чистой воды правда.