Подбежала Прокуда, грозя кулаками:
– Что они с Булаткой сделали? К журавлю на колодце привязали, холодной водой обливали… Вот он – еле живой!
– Привязать разбойника к журавлю! – решил Ваула. – Да прибить к столбу гвоздем за ухо. Пусть знает, как сладко было нашим девкам, когда он им уши отрезывал!..
Подъехал Звяга на татарском коне:
– Что вы с этим супостатом возитесь? Кончайте его да на коней! Татар на погосте уже не осталось…
Спасенные из татарского плена окружили сторонников. Женщины и дети плакали от радости и просили хлеба. Сторонники отдали им награбленную татарами добычу, себе брали лишь коней, татарские кольчуги и оружие. Мужчины присоединялись к сторонникам. Женщины решили пробраться с детьми лесами и малоезжими дорогами к родным погостам.
– Отдыха не будет! – крикнул Звяга. – Нас еще мало, надо замести следы, пока татары не хватились… Скорей вперед, рязанцы!
– Я с бабами не пойду! – твердо заявила Прокуда. – Поеду с вами!..
Она помогла посадить в седло Булатку. Сзади него сел Поспелка.
– Держи Булатку крепко! – наказывала ему Прокуда.
Она ловко взобралась на своего татарского коня и поехала рядом.
Светало. Тучи унеслись. Буря стихла, точно ее никогда и не было. Ярустово опустело. Повсюду валялись трупы убитых татар. Ни одной живой души не оставалось в погосте. Только собаки бродили безмолвными тенями между покинутыми избами да, чуя новую поживу, слетелась большая стая крикливых ворон.
Полукругом перед журавлем у колодца сидело несколько собак. Они смотрели, облизываясь, на привязанного к столбу полураздетого Бай-Мурата, который еще ворочал злыми глазами и бормотал костенеющим языком:
– Аман, аман!..
Субудай-багатур давал последние распоряжения сидевшим перед ним на корточках трем юртджи. Они внимательно смотрели в изборожденное морщинами и шрамами лицо старого полководца, боясь упустить хотя бы одно его слово.
– Важнее всего узнать… где собираются… новые отряды… длиннобородых…
– Понимаем! – шептали юртджи.
– Пленные знают… Заставьте их говорить…
– Заставим!
Субудай застучал кулаком по колену:
– Зачем ждете? Чего надо?.. Уходите!..
– Внимание и повиновение! – прошептали юртджи и попятились к выходу.
Субудай остался один. Он сидел, поджав ноги, на старой, потрескавшейся скамье в углу, под образами.
Скрипнула дверь. Вошла, топая чеботами, Опалёниха, за ней Вешнянка. После того как Опалёниха спасла замерзшего сына Субудай-багатура, он всюду возил их с собой.
Сбросив на лавку заячью шубейку, Опалёниха засучила выше локтей расшитые рукава холщовой паневы и сполоснула руки под глиняным рукомойником. Перекрестив квашню, стоявшую у жарко натопленной печи, осторожно сняла наквашонник и сказала Вешнянке:
– Тесто поднялось! Месить пора…
Субудай посматривал на Опалёниху, на ее толстые белые руки, равномерно опускавшиеся в тесто, на ее пышную грудь, перехваченную под мышками красным передником, и выпячивал сморщенные губы. Он достал из-за пазухи медную чашку и застучал по ней ножом. Вбежал старый безбородый нукер в запорошенной снегом шубе.
– Внимание и повиновение! – хрипло крикнул он.
– Принеси походные сумы красно-пегого коня! – приказал Субудай.
Нукер выбежал в сени.
Опалёниха приподняла тесто из квашни и со злобой бросила его обратно. Она подошла к оставшейся полуоткрытой двери и прихлопнула ее локтем.
– Дурень безбородый! – ворчала она. – Тепла не бережет!
Вешнянка шепнула Опалёнихе:
– Гляди, как косоглазый на тебя смотрит! Словно проглотить хочет…
– Тошно мне от него! – сердито отвечала Опалёниха.
Нукер вернулся, неся на плече кожаные переметные сумы, и опустил их на земляной пол.
– Развяжи!
Нукер распустил шнурки и сунул руки в баксоны.
– Зачем? – зашипел Субудай. – Что ты там оставил? Уходи!
Нукер отшатнулся и бросился из избы.
Субудай строго крикнул:
– Слышь ты! Слышь ты!
– Это он тебя зовет, – сказала Вешнянка.
Опалёниха не торопясь вытерла руки о передник и подошла перевалистой походкой. Субудай повторил:
– Слышь ты! Слышь ты! Вишнак!
Вешнянка подошла, робея. Субудай-багатур показывал на раскрытые сумы и старался объяснить:
– Давай! Мина! Давай…
Женщины переглянулись. Вешнянка опустилась на колени и стала доставать свертки. Опалёниха развернула сарафан из шелковой парчи, женские узорчатые рубашки, красные туфли с острыми, загнутыми кверху носками. Субудай показал рукой Опалёнихе, чтобы она надела сарафан.
– Слышь ты! Скоро! – повторял он нетерпеливо.
Опалёниха пожала плечами:
– Да ты лучше, хан немилостивый, не меня, Вешнянку наряди! Куда мне такое княжеское роскошество.
– Угга! Маленьким не любим! – Субудай сердито затряс головой.
– Ишь какой хитрый! – сказала Опалёниха. – По-нашему заговорил…
Она отошла к печке, ловко накинула просторный сарафан, оправила тяжелые складки, вдела ноги в диковинные красные туфли.
– Сюда! Слышь ты, сюда! – шипел Субудай.
Опалёниха подошла. На скамье, на куске зеленой замши, лежали украшения из сверкающих алмазов, из переливающихся желтых, зеленых и красных, как кровь, камней. Субудай перебрал их, взял ожерелье из больших золотых монет, головную повязку из жемчужных нитей, несколько золотых браслетов и протянул их Опалёнихе.
– Скоро, скоро! – хрипло повторял он.
Опалёниха повела плечами, надела на шею тяжелое ожерелье, надвинула низко на лоб жемчужную повязку с длинными подвесками. Ее блестящие глаза лукаво посматривали из-под темных бровей на свирепого полководца. Опалёниха отошла в угол, горделиво приосанилась, подбоченилась и особой задорной походкой, как бывало в хороводе, проплыла по горнице. Вешнянка зажимала рот рукой и давилась от смеха.
– Вот, корявый леший, что надумал!
Субудай хлопал рукой по колену, впивался выпученным глазом в Опалёниху и нежно твердил:
– Кюрюльтю [368] ! Кюрюльтю!..
Опалёниха остановилась посреди комнаты.
– Хватит! Побаловались! Пора блины печь! – сказала она сурово и хотела скинуть сарафан.
Субудай замахал рукой: