Через забор он увидел соседок. Девушки наперебой стали расспрашивать его о том, что делается на стенах. Напуганные всеми разговорами о татарах, шумом, суетой и волнением, царившим в городе, сами они ни за что не хотели уходить далеко от дома, да и бабушка все не возвращалась.
– Вдруг как раз без нас и придет! Заругается, что дом один оставили.
Вадим ничего не сказал соседкам, хотя еще накануне узнал, что бабушка их погибла: старушка понесла свои последние бублики не на торжище, как обычно, а на стену, где раздала их защитникам. Там меткая татарская стрела поразила ее.
Вадим пошел к себе в землянку. Пока здесь все еще было привычно и тихо. Вот стол, за которым он обычно работал, готовые отлитые крестики, подвески, браслеты. Кучка прозрачного янтаря, из которого он делал украшения. В маленьких горшочках-вапницах яркие краски всех цветов. Сколько радости они ему давали когда-то…
Отломив краюху зачерствелого хлеба, он половину отдал собаке, а вторую, завернув в чистую тряпицу, спрятал за пазуху. Положил остатки хлеба в большую глиняную корчагу, стоявшую на полу. Позвал кота, но тот не откликнулся: видно, выскочил во двор. С грустью окинув глазами в последний раз свое жилище, Вадим вышел из дому и запер двери снаружи на замок. Махнув стоявшим у калитки девушкам на прощание рукой, он быстро зашагал в ту сторону, откуда доносились шум и крики многих голосов. Вдруг какой-то непривычный звук поразил Вадима: глухие тяжелые удары с равномерными промежутками, следовавшие один за другим. Это монгольские татары начали свою разрушительную работу.
Киевляне, расставленные по указанию воеводы Дмитро на всех стенах, окружающих город, не могли предвидеть, куда враг направит свой главный удар.
Чей-то истошный голос закричал:
– Татары прорвались в город!
Действительно, после огромных усилий монголам с помощью мощных таранов удалось проломить Лядские ворота, и вражеская конница неудержимой лавиной ринулась по главному пути, устилая дорогу телами убитых и своих и русских воинов. Отчаянный бой разгорался по всем улицам. Вадим кинулся в самую гущу свалки, где увидел окруженного врагами Кондрата, который отбивался топором от наседавших на него монголов. Тихий Вадим, до этого дня не представлявший себе, что он может кого-то убить, бросившись на защиту друга, сильным ударом в голову поразил вражеского коня, который рухнул вместе с всадником. Столкнувшись с неожиданным препятствием, лошадь второго монгола тоже свалилась, и Кондрату удалось вырваться из вражеского кольца. Он что-то крикнул Вадиму, но в шуме тот ничего не мог разобрать.
Неожиданно из ближайшего переулка, прямо на Вадима, с гиканьем и воем вылетел новый монгольский отряд. Вадим увидел перед собой мохнатые конские морды, сверкающие взмахи мечей, смуглые узкоглазые лица. Он успел отскочить в сторону и теперь стоял, прислонившись спиной к дереву. Он видел, как один из всадников, в блистающем на солнце шлеме, вдруг скатился с седла, пораженный чьим-то копьем. Зацепившись ногой за стремя, он волочился по снегу, увлекаемый длинногривым конем. Вадим подскочил, поднял меч и вдруг почувствовал, что кто-то сзади обхватывает его сильными руками. Прерывистое горячее дыхание обожгло шею. Извернувшись, Вадим выскользнул из железных объятий и ударил монгола рукояткой меча по голове. Падая, монгол увлек за собой Вадима, но тот вскочил, готовый снова ринуться на противника. В это мгновение длинная вражеская стрела пронзила ему грудь. Вадим упал. Несколько всадников пронеслось над ним и умчалось дальше. Ему казалось, что наступила полная тишина. Сознание постепенно затуманивалось. Он видел только небо над собой, синее, ослепляюще яркое. Небо? Нет! Это близко, близко склонились над ним такие знакомые, такие любимые синие глаза…
Кругом уже полыхал пожар.
Когда монголы добрались до улицы, где жил Вадим, его соседки Софьица и Смиренка, перепуганные насмерть, закрылись в доме.
Вдруг кто-то неистово стал колотить в дверь, за которой слышались крики и шум борьбы.
– Ой, спрятаться бы, да куда?
– Залезем в печку, Смиренка, она ведь сегодня нетоплена. Спрячемся в ней. Там и не догадаются нас искать.
Девушки залезли в печь и, тесно прижавшись друг к другу, лежали там, выжидая, что будет.
Они не обращали внимания на возрастающий снаружи шум и запах гари, который становился все сильнее; только бы татарские изверги их не нашли!
В это время несколько монгольских всадников, мчавшихся по улице, заметили, что у одной землянки на двери не повешено замка. Двое соскочили с коней, привязали их к плетню и бросились к двери. Она оказалась запертой изнутри. Дружными усилиями им удалось наконец сорвать ее с петель.
Войдя внутрь, монголы с удивлением, обнаружили, что землянка была пуста. У стены между окнами стоял большой сундук. Сбив с него замок, монголы торопливо начали выбрасывать на пол содержимое. Там были женские наряды, шубы, холстина и разные другие вещи.
Жадность охватила обоих дикарей. Они принялись вырывать друг у друга из рук понравившиеся им вещи и в пылу дележа и ссоры не заметили, как от упавшей на крышу груды горящих щепок и досок солома на крыше сразу запылала со всех сторон.
Наконец, когда, связав похищенное в узлы, монголы уже направились к двери, горящая крыша рухнула, похоронив под своими обломками и степных хищников, и спрятавшихся в печке девушек.
В ушах как будто слышится церковный хор, жалобно стонут нежные женские голоса… Нет! Это вьюга воет. Кондрат с трудом, медленно приходит в себя. В висках стучит. Или это его тормошит и толкает кто-то?
– Дядя Кондрат! Дядя Кондрат! Слышишь меня? Очнись, вставай! О Господи! Что же мне с тобой делать? Если брошу и уйду, то татары тебя прирежут.
Кондрат очнулся. Над ним склонилось молодое лицо.
– Ты что же, не узнаешь меня? Ведь я племянница твоя, Любаша. Я тебе коня привела.
У Кондрата руки и голова болят так, что сил нет терпеть. Но нужно встать и пробираться туда, куда ушли уцелевшие киевляне. Он с трудом узнает свою племянницу в мужском кафтане и меховой шапке.
– Очнулся? Вот хорошо! Значит, долго жить будешь. Я тебе хорошего коня привела. Татары мимо нас густой толпой промчались, видно, туда на площадь, против Десятинной. А один конь ихний всадника где-то потерял и отбился. Вижу, зацепился поводом за дерево. Тут я и схватила его.
– А тебе самой конь пригодится. Садись на него да уезжай скорей, пока цела. Видишь, что здесь творится!
– Бери, дядя Кондрат, бери! Я себе другого добуду. Сейчас много коней без хозяев разбежалось по Киеву. А из города я до конца не уйду. Как все, так и я, буду биться вот чем, – и она показала Кондрату небольшой топор, засунутый за пояс.
Девушка помогла Кондрату подняться в седло. Пора было покидать это место. Кругом пылали дома, и языки пламени взлетали к небу, к багровым, точно раскаленным облакам. Видно было, как горящие головни и доски, кувыркаясь в воздухе, уносились вверх вместе с клубами дыма.