Стер ей память. Это лишнее. Попробовал, и хватит. К дьяволу! К такой-то матери!
Подальше от меня. Вместе с дикой злобой на нее. Забываться в телах шлюх, драть их со всей дури, полосуя когтями и клыками, кончать им в рот, представляя, что это она передо мной на коленях… Бля***, я в собственном аду. Неожиданно и быстро. Пока без осознания, что это надолго. Что это, мать ее, навечно. Ад, построенный своими руками, убивает гораздо изощреннее, потому что его архитектор — ты сам, построивший туда вход, но потерявший право на выход.
Переход обратно был еще легче, потому что она все еще держала меня за руку, а я позволил ей это. НМ13 не знает, что это происходит на самом деле. А я уже точно знаю, что проект удался.
Мои права мне объяснила Клэр, с нотками уже знакомого презрительного высокомерия она сообщила, что никаких прав в этом доме я не имею. Можно подумать, я не поняла этого сама. Впрочем, Клэр вряд ли интересовали мои умственные способности, если она вообще допускала мысль, что я разумное существо, а не вещь. В чем я сильно сомневаюсь. Нихилы и есть вещи. Только живые. До поры, до времени. Их срок годности определяет только Хозяин. Тогда я не имела представления, каким ничтожным он может быть. Иногда Нихил жил не больше одного дня. До первого тестового перехода. Я даже не подозревала, с какой легкостью миновала грань чудовищного механизма смерти. Перепрыгнула через тонкое, остро заточенное лезвие и даже не порезалась, но квест будет усложняться, а уровней в нем ровно столько, сколько я смогу пройти. Ни больше ни меньше. Тот, что убьет меня, и станет последним, а убить может любой, и никто не протянет мне руку помощи. Всем наплевать. Не прошла — значит, негодная. Негодная — значит, мертвая. Понимание полного цинизма по отношению к таким, как я, придет не сразу.
Клэр сказала, что мое пребывание здесь временное и лучше всего меньше совать нос куда не нужно и еще меньше попадаться на глаза Хозяину. Со слугами я могу не общаться — им все равно запрещено со мной разговаривать. Я хотела спросить, а что тогда можно, но не стала. Моя неприязнь к этой женщине росла все больше и больше с того дня, как она растоптала цветок. И я уверена, что она знала об этом, видела в моем взгляде, так же как и Фир в свое время. Ее это озадачивало, и в тот же момент за взгляд не накажешь, а то, что она мечтала найти повод меня наказать, я даже не сомневалась, с того дня, как там, внизу, на засохшей земле, появились кустарники роз. Это была моя маленькая победа… и я смаковала ее каждый день.
Я видела из окна, как Клэр остановилась напротив цветов и долго их рассматривала. Очень долго.
Очередной осмотр она превратила для меня в пытку, нарочно причиняя боль, я терпела, чтобы не доставить ей удовольствия понять, что мне действительно больно и что меня это унижает. Металлическим голосом Клэр диктовала результаты своей ассистентке, а я, стиснув зубы, ждала, когда это закончится. Когда ее длинные ледяные пальцы перестанут шарить по моему телу и проникать в меня с особой жестокостью. Если бы она могла — она бы разодрала меня на части. И только голос ассистентки заставлял ее сдерживаться.
Когда та комментировала показатели, Клэр намеренно старалась причинить больше дискомфорта, словно ненавидя меня за отсутствие недостатков или сбоев.
— НМ13 прибавила в весе. Объемы талии… груди… бедер. Идеальное соотношение.
— Все они идеальные, их такими создавали. Записывай размеры.
— Не все и не настолько. Это самые лучшие показатели. Она универсальна, вы же это видите. Она может быть не только проводником.
— Нам важен проводник. Все остальное никого не волнует. Не справится — найдем другое применение.
— Выберите зеркало поменьше. Ценность Нихила…
— Ты будешь меня учить?
— Господин придет в ярость, если что-то пойдет не так.
Ценность Нихила, чистота его возможностей — в девственности, и мы все об этом знали. Клэр, несомненно, тоже. Но при том осмотре у меня возникло впечатление, что она бы не отказала себе в удовольствии все испортить.
Со временем я поняла, что она находится в доме для того, чтобы присматривать за мной и за слугами. Клэр не только врач, который ведет за мной наблюдение, она также выполняет функции смотрителя и управляющей. И я не раз слышала, как Клэр отдавала приказы о наказании для кого-то из несчастных, кто, по ее мнению, не так на нее посмотрел или чем-то не угодил. Ей была дана полная свобода действий. Только я ее не боялась. Ненавидела, да, но не боялась, и она это чувствовала. Нас разделяла огромная пропасть: то, что пугало ее, не имело для меня никакого значения, а то, чего боялась я, не могло даже прийти ей в голову. Жизненные ценности определяют глубину страха. И они у нас с ней явно разные.
* * *
Нейла не было очень долго. Я еще не научилась определять временной промежуток, но я остро ощущала его отсутствие, на физическом уровне. Уже тогда это было болезненное ожидание возвращения. Я, как и раньше на острове, ставила тонкие полоски, в том же месте за кроватью, у изголовья. Когда ложилась спать под утро, выцарапывала шпилькой еще одну зарубку. По вечерам я подолгу смотрела на ворота, ожидая, что он вот-вот появится. Иногда мне даже становилось страшно — а вдруг не вернется, вдруг что-то могло произойти… Да, я была настолько наивна. Я еще не понимала, что Деусы бессмертные и мне стоит беспокоиться в его присутствии, а не из-за отсутствия.
По ночам, как любопытный зверек, я шастала по дому, изучая его. Невзирая на запреты, о которых говорила Клэр. Я была влюблена в это здание. Оно казалось мне идеальным и прекрасным. Величественным, мрачным, красивым, как и его Хозяин. Скорее всего, я просто любила все, что принадлежало ему, а еще мне хотелось знать о нем больше, намного больше, чем то «ничего», что я имела. И узнавала. Каждую ночь я выбирала отдельный участок дома и изучала, касалась пальцами стен, картин, тяжелых портьер и хрустальных подсвечников. Представляла себе, как он их касается. Постепенно мне начало казаться, что в этом доме ничего и никогда не меняется. Возможно, уже долгими веками.
Словно ему или все равно, или же наоборот — он не хочет никаких перемен. Я, конечно, не могла сравнивать. Мое познание мира замыкалось на острове и на этом доме, но я, как и любое разумное существо, умела анализировать. Со временем я обнаружила, что дом разделен на секторы. Нижние этажи пустуют, и в них обитает только прислуга, и то в правом крыле дома, а в левом царит тишина и пустота. Но, в отличие от незапертых помещений, где гулял сквозняк от раскрытых окон, в огромной зале были признаки жизни. Возможно, здесь иногда проходили какие-то празднества неожиданные для прислуги, так как стол был неизменно сервирован, словно вот-вот нагрянет толпа гостей, и на утро все убиралось, а вечером снова накрывали. Иногда, затаившись за дверью, я смотрела, как они расставляют столовые приборы, и завидовала им, потому что я сама ничего не могла делать и подыхала от скуки. Если на острове весь мой день постоянно был забит тренировками и исследованиями, то здесь я считала, как монотонно тикают на стене часы, или смотрела в окно на розы.