Улыбнулся ему мысленно. Понимает, что увидел лишь то, что я счел нужным показать. Понимает, но не может доказать. Император, как один из сильнейших эмпатов, отлично различает эмоции. Но некоторые уроки я усвоил слишком давно. Они настолько прочно въелись в мозг, смешались с кровью, что со временем я перестал замечать их. Слишком часто в свое время я молча выл от дикой боли, пока он выворачивал наизнанку мое сознание, не просто проникая в мысли, а очищая их, безжалостно удаляя те, которые пришлись ему не по вкусу. Да, именно так. Не по вкусу. Мысли не просто материальны в своей сути. Они отличаются не только по содержанию, связанные с определенными эмоциями, они словно изысканные блюда для настоящего гурмана, которым и являлся император Единого Континента. А вы знаете, как это больно, когда безжалостно удаляют часть твоей сущности? Не просто стирают ее, словно ластиком, из памяти, а вырывают наживую, с корнями, и ты беззвучно кричишь, ощущая, как кровоточат огрызки твоих эмоций.
Но в любом случае я был признателен Алериксу. Именно благодаря ему я научился выстраивать стены в своей голове, прочные и в то же время невидимые для императора и его ближайшего окружения.
— Смотря что принимать за слабость, мой император.
— Твои чувства к этой жалкой смертной… — прищурился и подался вперед, — и прошлое, Нейл. Или ты думаешь, твои враги забыли, во что ты превратился тогда? Один из сильнейших Деусов, едва не ставший ничтожеством из-за… Нихила! Из-за нее!
Только единицам дана способность проявить участие близкому таким образом, что тому в полной мере удается ощутить на себе все краски унижения. Высший пилотаж. Особенно если мы говорим о мире Деусов, в котором забота о других сама по себе невозможна. И император понимает это так же, как и я. Но он один из лучших игроков на поле, и правила устанавливает он. А потому я откидываюсь на спинку кресла и отвечаю:
— Не имеют значения условия и способы решения задачи, мой император. Важно, чтобы итоговый результат был достаточен выгоден для… нас.
— Тогда зачем тебе эта девка? — Уже открыто… его терпение начинает иссякать. Синие глаза, почти отражение моих, удерживают будто на поводке, не давая отвернуться, отвести взгляд. И я позволяю ему утвердить свою власть надо мной. Побеждает не тот, кто выиграл все битвы на поле, а тот, кто остается на ногах и принимает решение уничтожить врага окончательно или оставить его живым, но на коленях. — Не натрахался еще? Что в ней такого, что сам Нейл Мортифер пересекает миры и возвращает ее… без портала… рискуя собственной жизнью спустя семнадцать лет? После им же утвержденного приговора? Или, — резко встал с кресла и, осушив одним глотком бокал, поставил его на стол, — ты преследуешь совершенно другие цели?
Одну цель. Я долбаное тысячелетие преследую только одну цель, Алерикс, и совсем скоро ты узнаешь, как горчит на губах вкус чужой победы. Очередная мысль, которая появляется по ту сторону стены, там, где ее не могут ни увидеть, ни выкорчевать. Но я готов был сойти с ума, разделив собственное сознание надвое. Корона на голове не всегда признак безумия, зато безумие — однозначно спутник любой коронованной особы. Дворцы и власть привлекают либо идиотов, ничтожно мечтающих о собственном возвышении над другими, либо тех, кто по праву обязан взять на себя ответственность за народ.
И у тех, и у других чувство самосохранения становится единственным важным из всех чувств, так как нет большего параноика, чем тот, кто окружен стражей.
— А что мешает мне добиваться своих целей и при этом трахать ее, Алерикс? Я думал, совмещать полезное с приятным — наша фамильная черта.
— Зачем тебе Нихил, Нейл? Я бы не хотел начать сомневаться в твоей преданности мне.
— Она нужна не мне, мой император. В ее голове слишком много информации, которая может вызвать твой интерес. Нам повезло, что она даже не подозревает об этом. Более того, смертная понятия не имеет ни о нашем мире, ни о нашей сущности, ни о своем происхождении.
Хочешь склонить мнение человека на свою сторону, чаще используй обобщающие местоимения. И вот уже император едва заметно, но все же расслабляется.
— Какой информацией, интересной императору Континента, может обладать простой Нихил, Нейл?
— А какую информацию хотел бы получить император Континента от сильного проводника в другие миры, Алерикс? Разве есть что-то, чего бы ты не хотел увидеть ее глазами?
Прикрыл глаза и тут же распахнул их, и отблески синего льда осколками впиваются под кожу. Он держит мою голову снова, на этот раз поглощая одну за другой картинки, которые вспыхивают в мозгу, словно кадры из фантастического фильма. И я перематываю их одну за другой, позволяя увидеть то, от чего по телу Алерикса проходит дрожь удовольствия. Миллионы людей, тысячи и тысячи смертных в десятках разных миров. Живая пища, готовая к употреблению, прекрасная в своем неведении. Эмоции смертных невероятно вкусные. Но, так или иначе, люди Континента рождаются с мыслью о том, что они не более чем еда для высших существ. Умирать страшно всегда. А умирать мучительной смертью — страшнее втройне. И к смерти нельзя приготовиться заранее. Даже когда подносишь нож к сердцу, даже ощущая, как стальное лезвие входит в тело, или нажимая на курок пистолета… всегда есть крошечное мгновение, когда ты боишься. Но ты уже приготовился отдать свою жизнь. И эта жизнь немного, но все же теряет во вкусе.
Но сотни тысяч живых, теплых смертных с десятками, с сотнями эмоций… Не желающие умирать. Более того, не представляющие, что у их Смерти до омерзения уродливый облик… Пожирать не только их плоть, но и голые чувства…
И поэтому император вскидывает голову, отпуская меня и посылая мысленный приказ своему распорядителю, чтобы уже через несколько минут приветствовать кровавой улыбкой визжащих от страха детей, которых привели двое его стражей.
— Всегда предпочитал детей, Нейл. У них изумительный вкус. — Указательный палец с длинным когтем прошелся по щеке побледневшей девочки, вспарывая тонкую кожу. — Они не играют в покорность, они не пытаются скрыть свои эмоции. Аромат невинности, — шумно втянул в себя запах девочки, другой рукой подтолкнув ко мне мальчика лет десяти, — он не сравним ни с чем другим, племянник. Для тебя только самое лучшее, Нейл.
Уже после трапезы, брезгливо вытирая кровь с пальцев салфеткой, Алерикс тонко намекнул, что желает присутствовать на допросе Лии.
* * *
Она пролежала в обморочном сне более суток. Именно во сне. Кошмарном и беспокойном. Я точно знал, что она видит, и не только потому, что она металась по кровати, всхлипывая и крича. Я сам посылал ей воспоминания о прошедшем вечере во дворце императора. Мне нужен был ее страх. Мне нужно было, чтобы она не просто боялась, чтобы она дрожала от ужаса при нашей следующей с ним встрече. Лия Милантэ до сих пор оставалась в памяти Алерикса могущественным проводником, дерзкой и гордой женщиной, которая бросила вызов ему самому и остальным сильным мира сего. Те, кто когда-либо пытался сломать систему, особенно почитаемы после своей смерти. Такими они остаются навсегда в памяти поколений. Самый лучший способ искоренить идею революции — не убить революционеров, а показать крайнюю степень их унижения и страха за свои жизни.