А куры, яйца, молоко, огород? Их он тоже попытается запереть?
Да что гадать – надо выяснить. Полная этих печальных мыслей и немного встревоженная, я взяла бидон и мешок и пошла к дому кружной дорогой. Не дать ему узнать, где я прячусь, казалось теперь особенно важным.
По пути мне пришло в голову: возможно, в том, как он себя вел, была какая-то часть и моей вины. Похоже, чем больше я держалась вдали от него, тем упорнее он стремился меня вернуть. Возможно, стоило немного уступить. Есть люди, которые не могут быть одни, может быть, он озлобился от отчаяния. Почему бы не предложить ему, если уж он так хочет, разговаривать – скажем, часок или около того по вечерам: он на крыльце, я на дороге? Что в этом плохого? Я не видела оснований не быть с ним настолько дружелюбной, насколько позволяла безопасность. План показался мне разумным, и я почувствовала себя немного лучше.
Показавшись в зоне видимости, я решила не начинать свою обычную работу, а прямо сказать ему, что видела замки и хочу получить ключи от них. Нужно было решить этот вопрос – в конце концов, все равно пришло время принести ему новые продукты из магазина. И одновременно я могла бы рассказать ему о своем предложении.
Я знаю теперь, что он видел меня и ждал, что я подойду к дому. Впрочем, его планы не поменялись от того, что я пришла сразу: рано или поздно мне пришлось бы его спросить.
Помню, папа однажды сказал, что великие события происходят незаметно. Они сваливаются на тебя и проходят, прежде чем ты понимаешь, что они случились. Вряд ли, конечно, случившееся могло претендовать на звание великого события, но для меня оно было важным и ужасным, и случилось так, что я едва осознала, что произошло.
Я стояла перед домом, как раньше, собираясь подойти к двери и постучать, если он не появится. Услышав резкий щелчок, я даже еще удивилась, что это и где так щелкнуло, как вдруг почувствовала сильное натяжение джинсов и резкую боль в правой лодыжке. Новый щелчок. Только тогда я сообразила поднять голову и увидела отливавший голубым тонкий ствол винтовки, просунутый в щель приоткрытого окна на втором этаже, и лицо Лумиса, частично скрытое занавеской.
Вторая пуля прошла мимо, ударилась об асфальт в футе от меня и улетела, жужжа, как пчела.
Я побежала, с лязгом бросив бидон, покатившийся по дороге. В доме залаял от восторга Фаро, услышав выстрелы и щелканье затвора. Я кинулась к деревьям за ручьем Бёрден, каждую секунду ожидая пули, вонзающейся в незащищенную спину. Но он больше не стрелял. Мне даже послышался звук закрываемого окна, однако оглянуться я не посмела.
За деревьями было чуть безопаснее – я старалась перебегать от ствола к стволу, двигаясь вдоль дороги. На повороте, где смогла, наконец, обернуться и убедиться, что он не преследует меня, я села и осмотрела лодыжку. Пуля оставила две маленькие круглые дырочки на штанине и узкий прямой разрез на носке, из которого тонкой струйкой текла кровь. Я сняла кроссовку и носок – под ними обнаружилась небольшая поверхностная царапина, окруженная белой областью, очень болезненной при надавливании, которой предстояло превратиться в сине-черный синяк.
В общем, рана оказалась пустяковой – пока я сидела и осматривала ее, кровь даже почти остановилась. Но у меня ничего не было: ни бинта, ни хоть какого-то обеззараживающего средства! Что-то было в доме, что-то в магазине, но все это теперь недоступно. Потом я вспомнила: у меня же в пещере есть мыло. Можно хотя бы промыть рану и взять чистый носок. Надев носок, не натягивая его на порез, я поковыляла дальше.
Обрабатывая лодыжку, я задумалась: какая странная рана… Оба выстрела, если он целил в меня, были направлены слишком низко. В то, что он такой плохой стрелок, мне не верилось. Я стояла неподвижно (по крайней мере, при первом выстреле), а он на заранее занятой позиции, имея возможность опереть ствол о подоконник – не бывает настолько плохих стрелков. Или он хотел промазать? Ну, чтобы просто напугать меня. Возможно… Но, нет, тогда он, получается, еще худший стрелок. Любому случается промахиваться, пытаясь попасть в цель. Но попасть, пытаясь промахнуться?!
А потом, вместе с тошнотой и отвращением, пришло понимание.
События следующих нескольких минут, следующих часов были столь ужасны, что я не хочу и думать о них. Каждый раз, вспоминая, даже просто оказываясь в местах, где все происходило, я снова переживаю этот кошмар.
Я сидела у пруда, ожидая, пока подсохнет нога. В очередной раз кинув взгляд на носок, кроссовку и кусок мыла, лежавший на камне около воды, я вдруг осознала: он не хотел промазать, он хотел ранить меня в ногу, чтобы я не могла ходить, – покалечить, а не убить, тогда бы он смог поймать меня. Очень просто. И ужасно. Голод заставит меня прийти к дому или к магазину, а винтовка не даст мне убежать. Я понимала, что он не успокоится, пока не добьется своего.
Зачем, только и могла вопрошать я.
Там, у пруда, я услышала фырчание заводящегося трактора и сразу, не глядя, поняла, что будет дальше. Скорее нацепив носок и кроссовку, я побежала вверх, к кустам, где уже сидела раньше.
Из-за деревьев показался трактор, ярко-красный в лучах молодого солнца. На нем, как и раньше, сидел Лумис, держа ружье в одной руке. Ствол блестел, как трубка голубого стекла, он взял маленькую винтовку, 22-го калибра, – не хотел раздробить кость, только слегка подранить, заставить хромать. Поймав меня, он бы вылечил ногу. О да.
За трактором погромыхивал прицеп, где, привязанный поводком, сидел Фаро, наслаждавшийся поездкой. Он всегда любил кататься в прицепе.
Лумис остановился перед магазином и слез, держа винтовку наготове. Теперь он знал, что я не в здании, но знал и то, что у меня появилась веская причина выстрелить в него, если я вдруг притаилась неподалеку. Так что он внимательно огляделся вокруг, затем вытащил Фаро из прицепа и начал уже привычную игру: обошел с Фаро на поводке магазин – пес мгновенно взял мой след: самый свежий, ведущий к дому. Но Лумису был нужен другой.
Еще попытка, более широкий круг, и на этот раз все сработало: Фаро начал «разматывать» мой утренний маршрут, восторженно виляя хвостом. Внезапно эта маленькая дружелюбная собачка, верный пес Дэвида, стала врагом, опасным, словно тигр. Потому что я знала, что будет дальше. Фаро проведет негодяя около мили вдоль дороги, затем повернет налево, поднимется на склон холма и выведет его к пещере.
Кошмар длился час. Именно столько потребовалось Лумису, шедшему не спеша (но и не хромая), на то, чтобы пройти мой путь в обратную сторону. У меня было время заглянуть в пещеру. Мое житье в ней кончилось, это я понимала. Схватив мешок и сумку, я покидала в них все, что могла унести, не выбирая, – голова не соображала, глаза застилали слезы, да и нога ужасно болела. Взяла несколько банок консервов, дневник, одеяло, нож, немного воды – вот и все. И ружье, конечно: то, что поменьше, помповую двадцатидвушку, набив карман патронами.
Мне некуда было идти, кроме как подняться еще выше по склону, в лес. Я выбрала удобное укрытие, откуда хорошо просматривалось место, которое они не могли миновать, подходя к пещере. Здесь, в укрытии, готовую в любую минуту сорваться с места, меня поджидала самая страшная часть всего этого ужаса. Потому что я внезапно поняла, что должна сделать. Куда бы я ни убежала, пока у Лумиса есть собака, мне от него не скрыться. Значит – о, Господи, – придется убить Фаро.