Впервые пять месяцев назад по телефону низкий мужской голос, не представившись, предложил прилично заработать. Тогда Олег его послал, выкрикивая в трубку отборные ругательства. Точно так же он поступил и во второй раз, когда незнакомец повторил попытку. Но следующий звонок отрезвил Олега: голос спокойно, но твёрдо заявил, что ему известна правда о гибели его сожительницы и при желании найдутся улики и свидетели по этому делу, и речь идёт, как известно им обоим, не о несчастном случае. Доводы были более чем убедительные, а неделя на размышления расставила все точки над «i», в который раз выворачивая наизнанку гнусную правду в мельчайших подробностях…
Наверное, становиться контрактником после обязательной армейской службы было не самым хорошим решением (последний год службы расшатал и без того нестабильную психику), но домой возвращаться не хотелось. На то были свои причины. Кровь, гарь, покалеченные тела, огромные чёрные глаза чеченских детей, непроницаемые лица аборигенов, — всё это постепенно перекочёвывало из реальности в сны, подменяя собой старые «неуютные» воспоминания, от которых он когда-то так спешно бежал…
Олег плохо помнил, как закончился контракт и он покинул чужую страну, как вернулся в свою Писаревку и встретил Тамарку. Алкоголь и марихуана помогали освобождать память от страшных воспоминаний. Дискотека в клубе, несколько школьных друзей, слегка потрёпанных и обрюзгших, кураж, водка и ярко-малиновые, до безобразия пухлые губы безотказной Тамары… Они завалились в его полуразвалившийся дом, и она осталась на целый год, продолжая куролесить в ритме пьяного разврата. Несмотря на каждодневные попойки, сожительница работала в местном ларьке и при каждом удобном случае попрекала новоявленного гражданского мужа в никчемности. В промежутках между запоями его мучила запоздалая совесть, и он, кое-как приведя себя в порядок, шёл трудоустраиваться на молочно-товарную ферму, а уже через месяц снова становился безработным. На четвёртый раз его не взяли, вытолкав за порог. В тот день Тамарка словно с цепи сорвалась. Она истерично орала, обдавая спиртовым угаром, бросалась на него, расцарапала до крови руку. Все женские доводы сводились к основному: «Ты мне испортил жизнь». Он с силой оттолкнул её. Наступила долгожданная тишина, которая тут же сморила в сон. Он опустил голову на руки и погрузился в пустоту. Очнулся глубокой ночью от того, что пересохло в горле. Тамарка всё так же лежала возле печки, широко раскинув руки и как-то неестественно поджав под себя правую ногу. Догадка обдала ледяным холодом. Он присел рядом с бесчувственным телом и попытался заглянуть в лицо женщины. На него смотрел чужой человек с уродливо искривленным ртом. Очередная бездна разверзлась перед ним, дохнув в душу уже знакомой безысходностью… Сначала его безудержно рвало, потом бросало в жар и лихорадило. За час до рассвета он сгрёб тело в старый гобелен и отнёс к реке, где они иногда зависали компанией, а там бросил с небольшого обрыва на камни. Сам же влил в себя полбутылки водки, подмешав в неё «Диазепам», которым однажды пытался лечить расшатанную нервную систему, и лёг на той же круче, бесчувственный и помятый…
…Участковый кисло смотрел на разбитую голову пострадавшей и покачивался на ватных ногах. От него несло едкой смесью перегара и свежего рассола. Односельчане, сбившись в кучку, глухо пошушукались и разошлись каждый по своим делам. Тело забрали только к обеду, небрежно бросив в старую скрипучую «Скорую». Дёрганый доктор заглянул невменяемому Олегу в глаза, ощупал шею и голову, махнул рукой и ушёл, не прощаясь. Ввиду отсутствия у погибшей родных и присутствия наплевательского отношения окружающих формулировка «несчастный случай» устроила всех. Тем более что инцидент произошёл не в центральном районе Писаревки, а на окраине, в месте мутном и социально неблагополучном. Совесть Олега немного покочевряжилась приступами вины, но вскоре утешилась алкоголем и редкими вылазками на объездную за женским вниманием. Одно такое внимание ему запомнилось особенно…
Помятая бежевая «Копейка», оставшаяся Олегу от безвременного ушедшего папаши-тирана, приютилась на обочине трассы под старой ивой. Девушка не спеша подошла к машине и молча села в салон. Белые локоны соблазнительно падали на её лицо, ярко украшенное косметикой, и отсвечивали серебром в лунном свете. Она принесла с собой сладко-терпкий запах, от которого закружилась голова. Девица без слов начала расстёгивать ширинку на его брюках. Серый влажный взгляд будто проникал внутрь, заставляя бешено колотиться сердце. В нём было что-то знакомое, а потому пугающее. Ему на какой-то миг даже показалось, что он уже ощущал вкус этих губ. Память короткими вспышками вырывала кадры из далёкой юности, которые он долгое время пытался забыть с автоматом в руках… Река, старая лодка, ситцевое платье в горох, копна чёрных волос, сладкий запах… Так пахнет детство… И глаза — не испуганные, не плачущие, а покорно-равнодушные, будто в них живёт сама пустота! Дурак, он наивно полагал, что избавился от её присутствия. Оказывается, всё это время страх жил под его кожей, ожидая удобного случая, чтобы расцвести на ослабленных нервах, подобно герпесу. Всё было зря: армия, Чечня, алкоголь… Парень в панике хотел оттолкнуть проститутку, но её тёплые губы жадно впились в его шею, и наваждение сменилось похотью. Был ли это гипноз, влияние полнолуния или палёной водки, которую он принял на душу возле ларька ровно за час до встречи с незнакомкой, но его расслабило настолько, что язык заговорил сам, без согласия на то сознания. Он путано рассказывал о девочке в ситцевом платье, которая не сопротивлялась его вероломным домогательствам, и об испытанном им тогда жутком животном удовольствии… О погибшем товарище и мусульманских традициях… О неумышленном убийстве сожительницы Тамарки… О тенях и галлюцинациях, которые преследуют его по сей день… Впиваясь в молодое тело случайной девицы, он говорил, говорил, говорил, оставляя слюнявые разводы на её острых худых плечиках. Она же слушала, молчала и честно отрабатывала деньги. Ушла тоже молча. На следующий день он ненавидел себя за эту болтливость, но желание ощутить удовольствие оказалось сильнее. Он вернулся на трассу. Девушки там не было. Более того, никто из «ночных бабочек» о худой блондинке ничего сказать не мог: бывает нечасто и ни с кем не общается. Парень наведывался на объездную в течение недели, но так и не нашёл её. Ни на следующий день, ни потом, ни через месяц. Олегу стало казаться, что она ему привиделась. Может быть, её никогда и не было, а была лишь белая горячка, которая так оригинально посмеялась над ним, в очередной раз вывернув наизнанку душу.
Звонок незнакомца с предложением, от которого невозможно было отказаться, заставил вспомнить о ночном наваждении: она была единственная, кто знал его тайну. Было ли это совпадением? Теперь неважно. В любом случае, его жизнь изменилась на сто восемьдесят градусов и понеслась в другом направлении по схеме незнакомого человека, по всей видимости, богатого и влиятельного. Именно он решал, во что ему одеваться, где и как жить. Олег обосновался в районе Пятихаток по проспекту Курчатова, что на окраине Харькова, в однокомнатной меблированной квартире. Через несколько дней на стоянке возле дома его ожидал не новый, но в отличном состоянии «Гольф» с доверенностью на его имя. Радости не было предела. Правда, положительные эмоции быстро испарились после некоторых письменных указаний, которые он нашёл в бардачке машины, там же, где притаились телефон и кредитная банковская карточка: «Блядей не водить, вечеринок не устраивать, вести замкнутый образ жизни. Иначе ты знаешь, чем всё закончится. Жди моих указаний» Олег знал, боялся и не прекословил. Следующие директивы от благодетеля поступили через две недели. Нужно было следить за одним миллионером, который проживал в огромном особняке на Большой Даниловке в пятнадцати минутах езды от его новых апартаментов. Было понятно, что «работодатель» всё тщательно продумал. От этого становилось не по себе, а тело охватывала мелкая дрожь. Нездоровое воображение Олега уже несколько раз проникало в его сны, рисуя клетку с крысой. Она металась в замкнутом пространстве и вгрызалась длинными острыми зубами в железные прутья, пытаясь выбраться. Потом кто-то невидимый вдруг включал свет, заставляя животное щуриться и пронзительно пищать… Ночь менял новый день, и ничего страшного не происходило. Он всё так же следил за богачом и его семьёй, аккуратно записывая все тонкости его сытой жизни и привыкая к собственному достатку.