– Весело вы живёте…
Спустя месяц, пройдя все положенные стадии цветов – от грозового фиолетового до неспелого лимонного, – синяк прошёл, и я была уверена, что искупила вину перед Яной и Борисом. Но тут ещё раз – видимо, для профилактики, чтобы хорошенько запомнила – шандарахнулась так, что первый случай был просто цветочки по сравнению с этим.
У нас по краю огорода проходит общая газовая труба (называется: участок с обременением). Чтобы не пропадать земле, насадили там малину – себе на беду. Потому что все любители малинки про невидимую в зарослях трубу забывали и непременно об неё стукались различными частями тела. Но не сильно: почешут больное место, ругнутся – и дальше обирают ягоду. Все, кроме меня.
– И как это можно забывать о трубе? – искренне удивлялась я. – Вот у меня, как в малинник вхожу, в мыслях уже на уровне рефлекса заложено: осторожно, труба!
После чего, залезши под трубу за крупными, с пол-ладони, рассыпчатыми ягодами, я глубоко задумалась о чём-то и резко встала. На уровне рефлекса. Под трубой.
Удар пришёлся по надбровью. Стодвадцатимиллиметровая в сечении, на бетонных подпорках, труба от мощного удара загудела и завибрировала по всему участку. Вот мало что в тот момент помню, а гудение и вибрацию толстой трубы помню отлично. Над бровью образовалось что-то живое и горячее, и это «что-то» под кожей начало стремительно расти, наливаться, набухать и тяжелеть, как гирька. Пока я, обливаясь слезами от страха и боли, подвывая, неслась в дом в ванную, «гирька» странным образом обогнула глаз и стекла в многострадальную скулу.
Когда я приложила все случившиеся на пути холодные металлические предметы, а также намоченный в холодной воде платок, и осмелилась взглянуть в зеркало…
Мама родная! Видик был такой, будто под глаз впрямь засандалили гирьку грамм на двести. Вот вы думаете: есть один цвет, чёрный. А я вам авторитетно заявлю, что у чёрного имеются десятки богатейших и тончайших оттенков – от зеленоватого до сливового, – и все они причудливо переливались и менялись у меня на глазах, как нефтяное пятно в луже.
Одна соседка кричала, что нужно немедленно в скорую, чтобы сделать прокол, другая кричала, что уже поздно и кровь свернулась. Муж заводил во дворе машину, собака лаяла…
В общем, я снова зафорсила с подсветкой.
– Вот это фонарь! – восхитился сосед. И посоветовал идти снимать побои, чтобы всегда иметь под рукой компромат на мужа. Мол, чуть только проштрафится, уголок заявления ему из кармана: «А-та-та-та!» Если он так острил, то приятельницы на полном серьёзе уговаривали писать заявление в милицию.
Когда я в тысячный раз принималась рассказывать, как собирала малину… Как совершенно забылась и резко выпрямилась… Как мощно вибрировала труба – они смотрели на меня с состраданием, будто на конченого человека. Рассказывай, мол, рассказывай. Покрывай домашнего деспота, потатчица.
С тех пор я имею за глаза репутацию женщины, которой дважды засветил муж. Как бы я горячо ни разуверяла. И я смирилась. Засветил, так засветил.
Но, когда я изредка наблюдаю сестёр по несчастью: с запудренной, замазанной, укрытой тенью шляпок специфической фиолетовой припухлостью под глазом… Которые, мучительно краснея, лепечут, как, неловко нагнулись в ванной и ударились о кран – о, я от души им сочувствую и прекрасно понимаю их смущение. Я верю им безоговорочно.
… А спорим, что нашлись читательницы, которые, закончив читать рассказ, в сомнении раздумчиво покивали:
– Это всё так, всё понятно. Но вот интересно, за что всё-таки муж на самом деле ей припечатал? Уж больно взволнованно, подробно и горячо кинулась она объяснять происхождение этих самых… печатей. Дыма – его без огня не бывает.